— Ой! Больно же, черт возьми!
— Спокойно. Если и больно, то совсем чуть-чуть.
— Ничего подобного, ужас как больно, впору криком кричать.
— Ну и кричи себе, только не дергайся.
Хункелер заказал чашку кофе.
— Ну, как дела? Бодро шагаем вперед?
— То в гору, — сказала Нелли, — то с горы. В первый день через этот хренов Динкельберг в Адельхаузен. Вчера опять через какую-то хренову гору в Шопфхайм. Сегодня через эту хренову Хоэ-Мёр сюда, в забытую Богом дыру. Спрашивается только, зачем ему нужно тащить меня сюда.
— Обувайся, — сказал Эдуард.
— Эти окаянные бетонные чушки я не надену. Они мне ноги до кости сотрут.
— Нет, кеды.
Нелли достала из рюкзака кеды, обулась.
— Хорошо тебе говорить, у тебя ноги железные. Танк по пальцам проедет, а ты и не заметишь.
— Она устала, — сказал Эдуард, — но с ней полный порядок. А на Фельдберге все вообще будет отлично.
— Если я доберусь до вершины, а не сдохну по дороге.
Хункелер ухмыльнулся, глядя на загорелые худенькие плечи, на удивительно яркие зеленые глаза.
— По-моему, очень хорошо, что вы позволяете себя спасать. Все ж таки любовь — небесная сила, верно?
Нелли сморщила нос, потом показала ему язык и неожиданно расплакалась, уткнувшись лицом в носовой платок.
— Сломалась она, — сказал Эдуард, — а это первый шаг к выздоровлению.
Хункелер бросил в чашку два кусочка сахару, плеснул сливок.
— Позавчера на рассвете компьютерный зал «Анкары» взлетел на воздух.
— Нет, — сказал Эдуард, — только не это.
Над переносицей у него вдруг залегли две глубокие, резкие складки.
Нелли утерла слезы и спрятала платок.
— Где Лакки? — спросила она.
— Его выудили из Рейна, с веревкой на шее.
Все трое умолкли, и теперь Нелли заплакала по-настоящему. Она разом побледнела как полотно, в лице ничего не изменилось, только из-под опущенных ресниц катились слезинки, сбегали по щекам и капали с подбородка. Эдуард взял платок и утер ей лицо, с такой нежностью, что Хункелер изумился.
— Патрика и Свена я потерял из виду, но с Иовом и Рут связался по телефону. Вчера утром они завтракали в кафе на автостоянке «Альтдорф». Направлялись в Тессин.
— А Будда? — спросила Нелли.
— С ними.
— Стало быть, мы очень вовремя убрались из Базеля, — сказал Эдуард. — А то бы крупно влипли.
Хункелер отпил глоток кофе, на вкус довольно водянистого.
— Без вопросов и сейчас не обойтись, в смысле, когда вы вернетесь в Базель.
— Хорошо, — сказал Эдуард, — мы ответим. Но я мало что знаю. И Нелли тоже.
— Что же вам известно?
— Я вам уже говорил. Сказал, что Лакки недолго осталось, слишком глубоко он увяз, а мозгов не хватает.
Да, Хункелер хорошо помнил, что он именно так и сказал.
— Хотелось бы услышать имена.
— Нету имен. — Ответ прозвучал резко и решительно. — Мы имен не знаем.
— Иов молчал как могила, — сказала Нелли. — А Лакки скорее откусил бы себе язык, чем что-нибудь выдал. Это он давно усвоил.
— А где вы брали героин, если позарез было нужно?
— Не скажу.
На сей раз Эдуард покраснел как рак, даже оттопыренные уши стали свекольного цвета. Отпил глоток яблочного сока из стакана, который стоял перед ним на столе, и на секунду закрыл глаза. Потом взял себя в руки.
— Нелли не виновата, я тоже. Мы дадим показания, но только в присутствии моего адвоката. А завтра непременно продолжим поход.
— Сызнова через какую-нибудь хренову гору, — буркнула Нелли.
— Поздравляю вас, господин Фишер, — сказал Хункелер.
— С чем?
— У вас замечательная подруга.
Вечером, когда Хункелер вернулся в Эльзас, Хедвиг, в красном платье с глубоким вырезом, сидела за столом в гостиной и плакала. Глаза у нее покраснели, значит, плакала она уже давно.
— Никто меня не любит, — всхлипнула она. — Сперва без цыплят оставили, а теперь и вовсе бросили тут одну.
Он взял ее за руки, поднял со стула и пристально посмотрел в лицо.
— Что за ерунда?
— Никакая не ерунда. Мы договорились пойти потанцевать. А ты и думать об этом забыл.
— Вот оно что. Ты о помолвке на Шпицвальде? Верно, я напрочь о ней запамятовал. — Он сокрушенно покачал головой, а потом рассмеялся.
— Как ты умудряешься забывать о таких вещах? — сердито сказала Хедвиг. — Ты меня не любишь. Для женщины такие вещи очень важны.
— Для мужчины тоже. Все, поехали!
И они поехали. На Верхней дороге он увидел в зеркале заднего вида красный шар солнца, опускающейся к горизонту.