– Именно так, старина, – закивал Бирд. – Догадываюсь, что этот парень, Дэтт, с вами грубо обращался. Вышла ошибка, верно?
– Такова лишь моя точка зрения, – сказал я. – Но не знаю, что думает мсье Дэтт.
– Вероятно, он чувствует себя desole,[29] – сказал Бирд.
– Отличная мысль.
– Но, в самом деле, – продолжал Бирд, – Жан-Поль действительно многое знает и может устроить так, чтобы вы сделали рассказ, а я тем временем ни гу-гу, а? Никому ничего не скажем. Согласны?
– Вы меня разыгрываете? – спросил я. – С чего бы Дэтту соглашаться демонстрировать свою деятельность?
– Вы не понимаете французов, мой мальчик.
– Мне это постоянно говорят.
– Но послушайте. Этот дом принадлежит министерству внутренних дел и им контролируется. Они используют его для проверки и управления иностранцами, особенно когда дело касается дипломатов. Смахивает на шантаж. Гадкое дело, шокирует людей, да? Но такие уж они есть. Некоторые другие французы, состоящие на государственной службе, и один из них Люазо, хотели бы прикрыть эту лавочку. Теперь вы понимаете, мой друг, понимаете?
– Да, – ответил я. – Но какое вам дело?
– Не обижайтесь, старина, – сказал Бирд. – Вы спрашивали меня об этом доме, а Жану-Полю срочно нужна наличность. Вот я и хочу устроить дельце к вашей взаимной выгоде. – Он кивнул. – Допустим, мы положим пятьдесят сразу и тридцать, если пойдет в печать?
Огромный туристический автобус полз по бульвару, неоновые огни вспыхивали и гасли на его стеклах. Туристы внутри, кто тихо, кто беспокойно, сидели, прижавшись к своим громкоговорителям и вглядываясь в огромный грешный город.
– Ладно, – согласился я, немало удивленный тем, что он оказался столь удачливым посредником.
– В любом журнале, где угодно, – продолжал Бирд. – И десять процентов при передаче информации в другие агентства.
Я улыбнулся. Бирд самодовольно спросил:
– О, вы не ожидали, что я специалист по заключению сделок, да?
– Да, – не стал спорить я.
– Вам предстоит еще многое узнать обо мне. Официант, – позвал он, – четыре порции виски. – Он повернулся к Жану-Полю и Марии: – Мы пришли к соглашению и теперь немножко отпразднуем событие.
Принесли белое вино и черносмородинную наливку.
– Платить будете вы, – объявил мне Бирд. – Включите это в счет оговоренной оплаты.
– Мы заключили контракт? – спросил Жан-Поль.
– Конечно, нет, – отрезал Бирд. – Но слово англичанина можно считать распиской – вы же знаете, Жан-Поль. Суть любого контракта в том, что он должен быть взаимовыгоден, иначе никакая бумага в мире вас не спасет. Кроме того, – прошептал он мне по-английски, – дайте ему любой клочок бумаги, и он будет показывать его всем, он такой. Но вы ведь меньше всего этого хотите, да?
– Действительно, – согласился я. Что правда, то правда. Мои наниматели в немецких журналах – нехитрая выдумка лондонского руководства, которую они запасли на тот редкий случай, если им придется давать мне указания по почте. Никто не мог об этом узнать, если только не читал мою почту. Скажи такое Люазо – я бы не удивился, но Бирд!..
Бирд принялся объяснять Жану-Полю теорию пигмента тем пронзительным голосом, каким всегда говорил об искусстве. Я заказал им еще по порции виски, прежде чем мы с Марией покинули кафе и отправились пешком к ней домой.
Мы прокладывали путь сквозь переполненные транспортом бульвары.
– Не понимаю, как вы можете быть таким терпеливым с ними, – сказала Мария. – Этот помпезный англичанин Бирд и Жан-Поль со своим носовым платком, чтобы предохранить костюм от винных пятен…
– Я недостаточно хорошо их знаю, чтобы не любить, – объяснил я.
– Тогда не верьте ничему из того, что они говорят, – предупредила Мария.
– Мужчины всегда обманщики.
– Вы глупец, – сказала Мария. – Я говорю не о любви, я говорю о доме на авеню Фош. Бирд и Жан-Поль – ближайшие друзья Дэтта. Их водой не разольешь.
– А вы пробовали?
Дойдя до конца бульвара, я оглянулся назад. Маленький жилистый Бирд – такой же возбужденный, как и во время всей нашей встречи, – еще объяснял Жану-Полю теорию пигмента.
– Comediens,[30] – произнесла Мария.
Слово «актер» означает также притворщик и обманщик. Я постоял несколько минут, глядя на них. Большое кафе «Бланк» бы то единственным ярко освещенным местом на всем бульваре. Белые куртки официантов сияли, когда те лавировали между столиками, заставленными кофейниками, citron presse[31] и сифонами с содовой. Клиенты также вели себя активно: размахивали руками, кивали головами, окликали официантов и друг друга. В воздухе мелькали двадцатифранковые банкноты, позвякивали монеты. По крайней мере четверо целовались. Казалось, будто широкий темный бульвар был притихшим зрительным залом, откуда внимательная публика уважительно наблюдала за драмой, разворачивающейся на сцене, которой служило кафе «Бланк». Бирд наклонился поближе к Жану-Полю. Жан-Поль смеялся.
Глава 11
Мы шли и разговаривали, забыв о времени.
– Ваш дом, – сказал я наконец Марии. – У вас центральное отопление, раковина крепко прикреплена к стене, вам не приходится делить туалет с восемью другими людьми, у вас есть пластинки, названия которых я еще не прочитал. Давайте пойдем к вам.
– Ладно, – ответила она, – раз уж вы так красноречиво распространяетесь о преимуществах моей квартиры.
Я нежно поцеловал ее в ухо. Она сказала:
– Но, предположим, хозяин вас вышвырнет?
– У вас с хозяином любовь?
Она засмеялась и сильно меня стукнула. Многие французские женщины считают такие удары выражением привязанности.
– Снова стирать рубашки отказываюсь, – сказала она, – поэтому возьмем такси до вашего дома и заберем оттуда немного белья.
Их трех водителей такси после обсуждения, насколько нужное нам направление движения отвечает их желаниям, в конце концов один проявил слабость и согласился отвезти нас к «Маленькому легионеру».
Я вошел в свою комнату, Мария – следом за мной. Джой приветливо зачирикал, едва зажегся свет.
– Мой бог, – сказала Мария, – кто тут перевернул все вверх дном?
Я подобрал несколько рубашек, валявшихся возле камина.
– Да, – сказал я.
Все содержимое ящиков шкафа и буфета в беспорядке выкинули на пол. Письма и корешки чеков усеивали диван, даже совершенно новые вещи были сломаны. Я позволил рубашкам, которые держал в руке, опять упасть на пол и застыл, не зная, с чего начинать. Мария, более методичная, принялась сортировать одежду, складывая ее и развешивая пиджаки и брюки. Я подобрал телефон и набрал номер, который дал мне Люазо.
– Un sourire est different d'un rire,[18] – сказал я и подумал, что Франция – единственная страна, где романтика шпионажа никогда не будет утрачена.
– Хелло. – Трубку взял сам Люазо.
– Это вы перевернули у меня все вверх дном, Люазо?
– Вы находите, что аборигены враждебны?
– Просто отвечайте на вопрос, – сказал я.
– Почему вы не отвечаете на мой? – спросил он.
– Это мой жетон, – сказал я. – Если вам нужны ответы, купите себе жетон и звоните сами.
– Если бы работали мои ребята, вы бы ничего не заметили.
– Не кипятитесь, Люазо. Когда ваши ребята были здесь в прошлый раз – пять недель назад, – я заметил. Скажите им, что, если они хотят покурить, нужно открывать окно: от дешевого трубочного табака у канарейки слезятся глаза.
– Но они очень аккуратны, – сказал Люазо. – Они бы не оставили беспорядка. Если вы жалуетесь на беспорядок.
– Я ни на что не жалуюсь. Просто пытаюсь получить прямой ответ на простой вопрос.
– Вы слишком многого требуете от полицейского. Но если что-нибудь повреждено, я пошлю счет Дэтту.
– Если что-нибудь повреждено, то, вероятно, это Дэтт, – сказал я.