— Туда не ходи ни под каким видом. Езжай немедленно домой. Ты все это время была на даче!
И вложил ей в ладонь сапфир. Пошел к выходу. Надька двинулась за ним — хотя бы дотронуться до плеча, в глаза заглянуть: что же там с тобой случилось?.. В ответ Сева ударил ее таким жестким взглядом, что Надька сразу остановилась, чем немедленно создала затор… А потом, неожиданно для себя, даже села на освободившееся местечко.
Сева вышел, ни одним, даже малейшим движением не показав, что между ними есть ниточка. Сколь могла видеть, Надька смотрела, как он пропадает в бесконечной московской толпе.
«Ну вот, началось, — подумала она, — началось! Неужели потом будет, как с Борисом?!»
Сева приехал лишь часа через три. Позвонил у калитки. И хотя Надька почти наверняка знала, что это он, все же спросила в переговорник, прежде чем нажать кнопку электрического замка:
— Ты?
— Открывай!
И опять она подумала: «Началось!» Он вошел, Надька сразу увидела — это уж не тот человек, с которым она рассталась сегодня днем.
— Водки, Надь, и поесть… — Сева наконец посмотрел ей в глаза: — И в постель!
— Что там было, Огаревчик?
— Давай после, а?
Еще через полтора часа, когда им наконец удалось отлипнуть друг от друга, когда они лежали расслабленно, лишь Севочкина рука абсолютно невинно покоилась на ее животе (а рука эта и всегда там покоилась, когда они лежали в одной постели), Надька наконец решилась, спросила…
— Я его убил, Надь.
И при этом не дернулся, не напрягся даже. Словно за него говорил кто-то другой.
— Я его застрелил из пистолета…
Смысла не было спрашивать, как и почему у Севы в кармане оказался Борисов пистолет. Она абсолютно не представляла себе мертвого Сурикова. Но продолжала лежать, подчиняясь Севиной неподвижности. Что он сейчас должен был сказать, если б остался прежним? Что-нибудь вроде: «Ты понимаешь ведь — я ведь не мог иначе!» Новый Сева просто начал рассказывать, как было: искал, искал, искал, наконец сообразил про пошлость, нашел, увидел Сурикова, испугался, Леха взял его за ухо, а он вынул пистолет.
— Ты знал, что выстрелишь? — И сама услышала в голосе своем осуждение. Сева промолчал.
— Что же будет дальше, Огаревчик?
— Пожалуйста, не зови меня так! И стал рассказывать, что он сделал потом. Надька слушала его почти со страхом.
— Тебя точно не было в телефонной книге?
— Точно.
— Очень хорошо. Значит, сперва начнут проверять всех очевидных… И наверняка на ком-нибудь застрянут. От этих слов у нее остановилось дыхание.
— Сева…
— Надь, эмоции завтра! Подумай и скажи, все сделано или нет?
Она не могла «эмоции завтра». Лежащий рядом человек понял это.
— Ладно, молчи… Только отвечай на вопросы.
Однако Надька взяла себя в руки.
— Они, Сева, одно могут узнать… Что сегодня к нему приходила женщина.
Иной раз, когда Суриков и Надька занимались любовью, врывался телефонный звонок. И в каком бы ни были они состоянии, Леха обязательно поднимал трубку.
— Ребята, ведь я предупреждал. У меня сегодня баба! Занят!.. До завтра, естественно! А ты сколько в таких случаях занимаешься?
Он и сегодня, конечно, предупредил. Тем более, раз не звонили, как Сева сказал… Тут Надька вдруг почувствовала неудобство: что-то изменилось в мире к худшему… Это Севина рука исчезла с ее живота… Севочка ревновал к убитому им человеку! Ей было радостно, и она ужасалась своей радости…
Не оттого ли Сева и выстрелил в несчастного Сурикова?
— Прошу тебя, кончай. Никакого там «до завтра» и близко не было. Я к нему заходила часа на два. Причем полтора мы проводили за столом!
— Замолчи… пожалуйста!
Она и сама поняла, что сморозила: два часа минус полтора — все равно тридцать минут остается!
И Надька взяла единственно возможный сейчас тон:
— Хватит, Сева! Давай о деле.
— Да, — ответил он после долгой паузы, — хорошо, ты права.
Рука его снова была на ее животе, но теперь уже вовсе не покоилась.
— Сева, не надо. Ну, Се-ва! Ну, Севочка…
Пустые хлопоты.
Разговор прервался еще примерно на час. И, отдыхая после очередной счастливой смерти, Надька думала, объясняла себе, что Сева не зверь какой-нибудь, не подонок, который, убив врага, с наслаждением шворит мягкую самку. Как раз это и есть его шанс как-то оттаять, остаться человеком… Он же просто без меня жить не может!
И нашла наконец единственные слова:
— Там… ты все это сделал… из-за меня? И обняла его, и прижалась. Уж, кажется, за эти недели так отдавалась, что прекраснее невозможно. И вот нашла силы, чтобы еще прекраснее. «Я для тебя столько всего сотворю… если ты захочешь… разрешишь…»