Но когда работаешь с такой нездешней силой, для нервов нужен полноценный отдых. Йоги, например, умеют расслабляться: воздухом через ноздрю подышал — и полный вперед. Борис тоже это пробовал… когда ему один док в белом халате сказал:
— Вы осторожнее, Борис Николаевич. Вы так сопьетесь.
Но потом понял, что ни хрена он не сопьется и отдых ему подходит только один: хорошая гулянка, хорошая баба, а потом здоровый сон. Да — и еще хорошие жилищные условия.
В Душанбе это все у него было. «Люкс» в три комнаты, в два сортира, с балконом, где запросто можно играть в пинг-понг, с холодильником, где всего навалом, с Мэлсиком, которая очень качественно наладила ему быт… И спьяну думалось иной раз: да какого хрена тебе еще надо? Вот так живи да живи! Но быстро представлял, как ребята узнают об его измене… Эх! Да они…
Поэтому он особенно ценил все, что сейчас имел. Каждое такое вот погожее утро, когда голова слегка потрескивает после вчерашнего. Но ты аккуратно пивка охлажденного, колбаски конской. Потом кофейку, потом в душ с Мэлсиком… Жаль, что это все кончалось. А это действительно кончалось. Причем уже сегодня.
— Мэлс! Ну где ты?!
На этот раз она прибежала мгновенно, нарочно закутанная в его махровый халат — чтобы можно было уместиться вдвоем… успела изучить его прихоти. Распахнула халат, Борис шагнул туда, обнял ее — такую тепленькую, чистую, со смуглой и удивительно гладкой кожей… представительницу желтой расы.
— Как мне клево, Мэлсик!
Он поводил носом по ее пышным чернющим волосам. Мэлс ничего не ответила, лишь крепче прижалась щекою к его груди… Хорошо, что Надька не знает про нее! Вообще бы ее законспирировать, чтоб… Царапнула неприятная мысль: «а ведь я Надьку боюсь! Не могу без нее обходиться, но боюсь… Раньше вроде не боялся…»
— Мэлс, будешь меня ждать?
Хотел добавить: «Я тебя выпишу через два года». Но ведь она не обезьянка — «выписать». И «два года» (столько Борис положил себе на полное обустройство за кордоном) — какой-то слишком определенный срок, может насторожить ребят. Не стоило этого произносить вслух. Борис не был до конца уверен, что Мэлсик на него не стучала. По идее, стучала: такое дело важное — ребятам стремно без полной информации. Потому, сориентировавшись по ходу, он пустил все в сентиментально-расслабленное русло:
— Будешь меня ждать, Мэлс?
Ловко, словно две змеи, ее руки выскользнули из рукавов махрового халата, обняли Бориса за голую спину крепко и слабо, как умеют только тоненькие женщины.
— Мэлс… Какое у тебя имя… непонятное. И восточное, и невосточное.
Она засмеялась сладко, как колокольчик:
— Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин… Так дедушка захотел.
— Коммунист?
— У-у!
Куда там Мэлсику его дождаться. Да и что ей в нем? Хорошие подарочки получила — взаимная благодарность. Да и как ему от Надьки избавиться? Да и надо ли избавляться?! Господи ты, Боже мой, сколько баб за эти годы казались ему родными… А нажил всего два трепака. Родная только Надька!
Значит, сегодня последний день, последняя ночь. А завтра в самолете готовиться к разговору с Робой. И закушать свой литр коньяка. Думать это не помешает.
— Мэлсик, ты как себя чувствуешь?
— Я с тобой себя всегда хорошо чувствую!
— Тогда сведи меня в душ, Мэлс… Первые дни она звала его на «вы». Потом Борис это запретил.
— Ну давай, покажь орла! — Борис сидел в родной каминной. В одной руке держал вилку с наколотым колбасным кружком, а другую запустил Надьке под кофту. Жест скорее дружеский, родственный, чем любовный. Как-то не решался после Душанбе сразу на нее карабкаться. Хотя Надька выглядела очень неплохо. Опять стала влезать в кожаную юбку, которую он купил ей у югослава. Кулон с сапфиром… памятная штучка. Да и вообще она вся как будто была начинена электричеством… Соскучилась, что ли? Я там Мэлсика уродую, а дома такая баба с голоду умирает!
— Надьк, а может, ну его на фиг, этот видак?
Надька ответила ему странной какой-то, загадочной улыбкой и нажала кнопку «пульта».