— Послушай, милый! Я телепаюсь за какие-то сто тысяч. Вся слава, весь успех и, я так понимаю, неплохая премия достанутся тебе. И плюс еще проценты, которые ты у меня крадешь!.. Роберт, пошел ты на хрен, понял! Сделай, в конце концов, что-нибудь экстраординарное!
Роберт внимательно, с удивлением смотрел на него:
— Что случилось, не могу понять… Ты как-то непонятно изменился, Борис…
Огарев быстро побежал назад по своему «монологу». По крайней мере, два прокола лексических: Борис никогда не скажет «крадешь» — только «воруешь», и он явно не употребляет слов «экстраординарное»… Потом эта интонация независимая…
Куда же спасаться? В отчаяние, в усталость… И сказал голосом человека, который устал бояться одной и той же мысли:
— Роберт! Не будем морочить друг другу голову… Когда эти демократические фраера смогут получить деньги?
— Самое удачное — дней через двадцать.
— Такой вариант не проходит. У них очень узкое временное окно!
Черт подери, «временное окно», опять его подводила книжная лексика. Однако на этот раз Роберт не обратил на его слишком «Севины» слова никакого внимания, ибо уже начал отчаянно кумекать.
Господи, как же ему приходилось крутиться! Если это действительно была лишь игра, то игра излишне сумасшедшая. Два миллиона «зеленых» еще где-то болтались между Нью-Йорком и Москвой, а уже надо было делать всю подготовительную работу. Сегодня они со Скием наметили ехать за шампанским.
Прожив тридцать пять лет, Всеволод Огарев ни разу не общался с подданными Соединенных Штатов Америки. А теперь в течение недели уже второй американец!
Кстати, Игорь Ский жил недалеко от Роберта, тоже в очень респектабельном, по нашим московским меркам, доме, где прежде обретались работники аппарата ЦК, а теперь всякая шушера с деньгами вроде эстрадных звезд, демократических новых чиновников — из тех, кто покрупнее, и несколько квартир занимали деловые иностранцы — для придания всему этому делу лоска.
— Я к Игорю Евгеньевичу из сто двадцать седьмой, — сказал Огарев сидевшей внизу привратнице.
Поднялся на пятый этаж, подошел к нужной двери, занес над звонком палец… Нет, он действительно устал! Потому что опять начинал визит, находясь на самой кромке опасности. И снова, казалось бы, мелочь: этому Игорю, по словам Надежды, около шестидесяти. Не важно, что он выглядит молодцом, — возраст есть возраст. В этой связи как его называет Борис — на «ты» или на «вы»?
Ский открыл дверь — стоял на пороге свеженький, прилизанный, пахнущий заграницей:
— Привет-привет!
— Хэллоу!
— С каких это пор мы стали американцами? — Игорь Евгеньевич удивленно усмехнулся.
А Сева в душе чертыхнулся, опять ничего не ясно.
— Ох, Игорь! Голова кругом…
— Вы, кажется, были в командировке?
Слава Богу, прояснилось.
— Да, пришлось кое-где побывать… А как вы поживаете?
Ский наконец закрыл дверь:
— Мы торопимся?
— Да, лучше времени не терять.
— Тогда я буду сию минуту готов! Выпьете чего-нибудь?
— Спасибо, Игорь. Одевайтесь, пожалуйста!
И опять Ский с некоторым удивлением глянул на него… А как надо было сказать? «Одевайтесь, мать вашу так»? Ничего, привыкнут. И еще будут говорить, что, мол, Борис так изменился к лучшему!
Они подъехали к магазину, который Огареву указали барыги со старого Арбата, — указали, естественно, не задаром… Огарев несколько дергался. Надо было бы сперва заехать сюда одному. Но не получилось в этой мусорной метели дел. Или, еще точнее, он самонадеянно поленился. Потому что был уверен: удача не оставит его.
— Ашота Ильича где можно видеть? — спросил он у продавщицы. Та посмотрела на абсолютно незнакомого мужика. «А вам зачем?» — хотела спросить она недоверчиво и надменно. Однако Огарев взглядом вдавил обратно уже готовые вылететь слова.
— Пройдите, Ашот Ильич у себя. — И подняла крышку прилавка.
Надо сказать, он и «за кулисами» магазина был в первый раз в своей жизни… Бывал, конечно! Когда его вместе с еще кое-какими малоценными работниками библиотеки послали отоварить случайно перепавшие и весьма жалкие заказы… Господи! Когда же это было? Лет четыреста назад? Помнится, он еще возмущался:
— Воля ваша, но я больше ни под каким видом не стану окунаться в эту клоаку!
Теперь он, не торопясь, шел мимо закрытых дверей подсобки. Каждая из них была обита оцинкованным, лоснящимся от избытка ворованного железом. И из-за каждой двери пахло чем-нибудь съестным; селедкой копченой, сыром голландским, мясом лежалым, которое кооператоры не взяли, и теперь его надо срочно выкидывать на прилавок…