— Во, тетя Наташ, за работу!
Особым каким-то профессиональным движением она взяла бутылку в руки. Но тут же отставила ее:
— А это что? — указала на сургуч.
— А это, тетя Наташ, так надо!
— Нет, я же…
— Сумеете, сумеете! Покумекайте, приспособьтесь. Ведь я вам плачу пятьсот рублей за пробку… И за то, чтоб вы никогда никому про это не рассказывали!
Она разложила свой инструмент и вместе с ним украденные с завода проволоку, фольгу, этикетки, клей.
— А вот я хотел спросить, тетя Наташ, откуда же на Очаковском заводе новосветские этикетки?
— А это тебе тоже знать не надо! — И засмеялась. Минут двадцать она провела в мучениях, наконец придумала, что ей делать, как подрезать пробку, чтоб не портить сургучную герметику.
— Ну и чего же здесь в результате налито? — спросила она, подавая ему первую готовую бутылку.
— Водка!
Огарев взял шампанское, специально прихваченное из Скиевского ящика для образца. Поставил бутылки рядом. Сходство было абсолютное. Чтобы действительно не перепутать, где настоящее шампанское, а где дьявольское зелье, Огарев тронул этикетки. У поддельной клей должен быть еще свеж.
— Потряска, тетя Наташ! Сколько же вы этим делом занимаетесь?
— Да… — она призадумалась, — двадцать восьмой год! Можно сказать, неплохо человек провел жизнь! Через некоторое время он сказал:
— Я, тетя Наташ, извините, не буду вам помогать. Потому что испортить чего-нибудь боюсь. Я вас лучше буду контролировать, ладно?
— Давай контролируй! У нас кто не умеет, тот и контролирует!
Но вскоре Огарев понял, что никакого контроля за ней не требовалось. Наверное, в свое время она была ударником самого что ни на есть коммунистического труда. А теперь вот стала «активным звеном» в звонкой цепи наркобизнеса, что протянулась от вершин Тянь-Шаня аж до славного города Нью-Йорка. И даже дальше, до славного города Чикаго, и еще куда-то тянулась. Только Огарев уже этого не знал.
Вспомнились ему и еще два звена. Продавцы пустых шампанских бутылок. Они глядели на Огарева из палаток по приему стеклотары.
— Мужики, бутылки шампанские есть?
— А ты сколько будешь брать, командир?
— А я бы взял все, братишка, чтоб не мучиться длинным разговором.
— Шесть ящиков… Это значит… двенадцать на три — тридцать шесть и еще на шесть, — он побрякал костяшками счетов, — двести шестнадцать рублей.
— В смысле сто восемь.
— Не понял!
— Я говорю, что беру у тебя бутылки не за трешник, а за полтора рубля.
— Не, командир, тогда у меня бутылок нету.
— Хорошо. За два рубля бутылка. Ящики верну через полчаса.
Но ящики Огарев не вернул. Специально, назло мерзавцу…
Впрочем, как он потом установил по другим палаткам, цена два рубля за пустую шампанскую бутылку была стабильной. На его вопрос приемщица равнодушно пожала плечами:
— Чего тебе, одному, что ли, надо!
Огареву вспомнилась трагиостроумная реплика Салтыкова-Щедрина. Его спросили, как одним словом можно охарактеризовать Россию. Он ответил:
— Воруют!
Теперь, наверное, эту формулу следовало бы несколько удлинить:
— Воруют и врут!
«А коли так, — подумал он, — зазорно ли мне заниматься тем, чем я теперь занят…» Но подумалось это с какой-то неохотой…
А вторым звеном в «звонкой цепи» были те трое, что привезли канистры с концентратом. Он их ждал на сорок первом километре Симферопольского шоссе. Сухая погода вовсе не способствовала тому, но Огарев сумел-таки заляпать машину, а уж номера просто не различишь. Он ждал их несколько часов. И наконец, к нему подлетел «жигуль», такой же грязный, а главное — с такими же заляпанными номерами.
— Здравствуйте, вам помощь не понадобится? — сегодня, а можно и завтра?
Эту нелепую фразу они придумали с никогда не виданным им Марком в качестве пароля. Отзыв: «Спасибо, мне нужно только покрасить капот». И он ее произнес. Тогда эти трое открыли багажник своего «жигуля» и стали ему перегружать канистры.
— Стоп! — Огарев открыл одну канистру, под крышкой она оказалась запечатана именно так, как было договорено с Марком.
— Кончай! — сказал один из громил. А они все были именно громилами. Огарев рядом с ними выглядел просто карликом. — Кончай! Мы свое зарабатываем честно!