— Улица Горького, за стольник! — сказал он негромко. Его тут же услышали. Но отнюдь не схватились нести на руках в машину.
— А какое место? — спросил один из водил.
Ах ты, е-малина! За сто рублей! Да вся улица Горького — от Манежной площади до Белорусской — едва ли будет километра три. А еще говорят, «организованная преступность…» Да вот она!
Тут Борису стало почти смешно, что он записался в борцы за справедливость… Во, что с человеком делает отсутствие машины!
— Так в какое место, командир?
— Центральный телеграф.
Он наменял пятиалтынных. Пошел туда, где были междугородние автоматы. Набрал код города Душанбе… Сколько у них там сейчас времени-то?.. И не мог сообразить. Да хрен бы с ним, со временем. У них на телефоне кто-то обязательно есть.
В трубке междугородне пикнуло, потом:
— Але!
— Ты, что ли, Марик? Почему не на службе?
— Привет, Борис. Да приболел я… А чего ж ты: посылку получил — хотя б отзвони!
— Ты давай-ка, Марик, поправляйся! Все бросайте и ходу. Мне не звони — полно «гостей»!
— А зарплата?!
Вот же у людей реакция: ему десять лет светит, а он опять про деньги!
Марик и ребята думали, что находятся на зарплате у Бориса. На самом деле они находились на зарплате у Роберта. Сейчас тот должен был дать Борису деньги для ребят после того, как товар уйдет, то есть никогда. Ведь Борис собирался свалить.
Ни Надька, ни, само собой, Двойник, о такой мелочи, как деньги для подпольных химиков, конечно, не думали. А Роберт не напомнил — ему это вообще незачем, тем более из своего кармана.
— Что я ребятам скажу, Борис?!
У Марика с ребятами были свои разборки… Кстати, деньги эти проходили три, так сказать, сита. Нью-Йоркские боссы в соответствии со своей мафиозной ведомостью что-то там отстегивали Роберту на «производственников». Часть этих денег явно застревала у Робы в кармане. Он отдавал сумму Борису, и часть денег застревала в Борисовом кармане. Борис отдавал деньги бригадиру, то есть Марику, и какая-то частичка, соответственно, застревала в кармане у Марика… Но теперь, когда они должны были получить почти за три месяца…
— Марик! О чем ты толкуешь! — И повесил трубку… Кравцов Борис Петрович… Где и когда они его теперь достанут? Да нигде и никогда!
Потом он позвонил Ахмеду. Здесь разговор был четкий, краткий.
— Боря! Спасибо, брат, что позвонил!
— Мэлс там мою берегите!
— Обязательно…
Он сделал паузу. Упоминание о Мэлс явно указывало на то, что информации больше не будет, деловая часть беседы окончена и можно разъединяться.
— А если надо, Боря, Турсун тебя примет. Кем в действительности был Турсун, Борис не знал. Может, контрабандистом, который ходит за кордон, а может, и просто разбойником с большой дороги. Турсун жил в ста тридцати километрах от Душанбе, в горах. Там не то что советской, вообще никакой власти не было. Очень надежное место! Но попади туда Борис, у Турсуна и ребят было бы достаточно свободного времени, чтобы порасспросить Бориса, как же это все могло случиться…
Только ведь он был теперь не просто Борис, а Борис Петрович Кравцов…
— Спасибо, брат!
— Прямо без звонка, без телеграммы, Боря. Он всегда будет рад!
Это, стало быть, Ахмед объяснял, что они уходят в подполье…
Далее он купил почтовой бумаги и не спеша, толково изложил все про Робу, про бывшего себя. Получилось долго, потому что писал он печатными буквами. Зато было время подумать над каждым предложением…
Потом позвонил из автомата по «02»:
— Здравствуйте. Можете мне дать телефон отдела по борьбе с наркотиками?
— С наркобизнесом, что ли? Это вам надо в КГБ звонить… Если там от них еще чего-нибудь осталось!
Слышно было, что человек на том конце провода здорово веселится. Ну, вражда между МВД и КГБ всем известна.
— Запишите телефон справочной!
Хотелось сказать этому лягашу, что пошел бы он со своим юмором. А после подумал: да какое мое дело? И просто положил трубку, даже не обозвал никак. Но и «спасибо» не сказал.
Не спеша спустился в переход. На несколько секунд задержался возле дома номер два по проезду Художественного театра у огромного и знаменитого на всю Москву термометра. Когда-то ему говорили:
— У градусника в семь.
И он ждал, когда появятся огромные серые глаза… Не Надькины. Куда там Надьке до тех глаз!
Стоял, улыбаясь…
Кем он был тогда? Едрена-корень, даже вспомнить невозможно. И не надо вспоминать! Пошел дальше по проезду Художественного театра, по Пушкинской улице, по Столешникову, по Кузнецкому мосту. И там уж совсем недалече осталось… Спросил у первого же хмыря с синими погонами, где тут приемная КГБ. Ему незамедлительно объяснили.