И тут что-то подтолкнуло будущего Ския. Он сказал малайцу, который содержал заведение, что проводит господина Столповского, что он тоже русский. На малайца, естественно, более всего подействовало, что Ский расплатился и дал на чай.
Потом они сидели под деревом на траве, никому не интересные эмигранты, а в Филе, надо сказать, много таких зеленых мест, где до тебя никому нет дела. Именно в таком месте Ский обыскал уже уснувшего Столповского. И ничего не нашел, кроме целлулоидного пакета, набитого всякими бумажками… документами, собственно. Ский взял их. А того щенка не убил, вообще пальцем не тронул. Но и больше никогда не видел — Америка огромна. И сделался Столповским Игорем Евгеньевичем, на десять лет моложе себя прежнего, сыном скромных, но очень честных русских, которые в тридцать шестом бежали на Запад вместе с четырехлетним Игорем.
А год тогда шел пятидесятый, в Америке и особенно Канаде полно было русских неустроенных «волков». Новоявленный Игорь Евгеньевич выгодно выделялся на их фоне. По-английски он говорил, правда, с акцентом, но в те годы это было в достаточной степени редкостью для русских. А ведь в этой великой, но глупой стране чертова гибель всяческих фондов, просто благотворительных дур… Нет, Америка — безумно деловая держава. Однако она же и лопоуха безмерно!
И он потихонечку пошел в гору. В Штатах (и это тоже их «закон природы») не обязательно быть лучшим в своей области, важно быть удачливым, важно нравиться, важно, чтоб на тебя появился спрос. Тогда уже не останавливайся, лови тот самый «миг удачи». В России слова эти обычно произносят с некоторой иронией, в Америке же — более чем серьезно!
Что там говорить, Ский много нахлебался, пока не вылез на относительно благополучное мелководье в этом житейском море, где уровень дерьма не доходит тебе уже до губ, а плещется где-то возле колен. И натикало ему уже почти семьдесят. Это по документам Игорю Евгеньевичу Скию было шестьдесят — вполне рабочий еще возраст. И даже годится для выгодной женитьбы. Но ведь ему было семьдесят. А в эти годы очень хочется на покой. Он еще надеялся прожить лет десять. Здоровье позволяло. Десять лет в спокойном ничегонеделании. А потом лечь в свою собственную кровать, в своем собственном доме, у окна с видом на океан и очень спокойно умереть. Когда ты уже достаточно стар, умирать не так страшно — поверьте. Но прежде он хотел иметь десять лет отдыха. Это и заставило его пойти на тот кошмарный риск, на который он пошел. Конечно, в современной Америке миллионом никого не удивишь. Игорь Евгеньевич никого и не собирался удивлять. Миллион гарантировал абсолютно спокойную старость — вот что ему было важно.
И Ский решился. Сразу, как только Надежда предложила… Сколько страхов он перетерпел, сколько сомнений. Например, ему то и дело казалось, что Борис — это не Борис, а что-то подставное, робот, нанятый актер. От него как будто и пахло по-иному. Водкой, по крайней мере, вдруг вообще перестало пахнуть. И машину водил он не так, и… единственное, что повторял себе Игорь Евгеньевич, поздно сомневаться, я слишком далеко зашел! Так он клин вышибал клином, один страх побеждал другим.
Но теперь все было позади. Не все, конечно. Его еще ждала таможня в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди… Не стоит об этом думать, заранее трепать нервы. Игорь Евгеньевич никогда не был трусом. И многие, очень многие ситуации, которые ему пришлось пережить, научили Ския бояться опасности лишь тогда, когда она действительно наступает. И ни в коем случае не раньше! До Нью-Йорка было еще почти десять часов дороги. И хватит об этом. Все в порядке! Родной миллион летел вместе с ним… Каким образом? Не хотелось бы раскрывать сокровенные вещи. Но если уж так — извольте! Во всяком посольстве есть дипкурьер. С ним нелегко завести знакомство. Но в принципе это возможно. И если ты отдаешь человеку кейс, обернутый очень плотной бумагой. Сколько он весит? Да не очень много… В тысячедолларовых бумажках семь килограммов.
— Чарли, — говоришь ты, — я вам клянусь, это не наркотики, не драгоценности и не иконы. Это документы. И мне не хотелось бы, чтобы русские знали… В Нью-Йорке я вам даю за это семьдесят тысяч.
— В Москве.
— Но у меня нет таких денег. Сначала я должен реализовать… — и Ский стучит ногтем по кейсу.