Он смотрел на молодую женщину, на ее ловкие и уверенные движения, и думал, что же кроется за этим необычайно широким лбом за чуть косо поставленными, загадочными глазами. Ему очень недоставало его прежней помощницы – секретаря-референта Марджори Фарэкер, недоставало гораздо больше, чем он ожидал. Это даже неплохо и несколько поубавило ему спеси, решил он удрученно, что ее преданность оказалась не настолько глубокой, чтобы заставить ее покинуть Лондон и последовать за ним на Болота. Неожиданно для него обнаружилось, что у Марджори есть собственная личная жизнь. Как все хорошие секретарши, она обладала – или хотя бы успешно делала вид, что обладает, – некоторыми идеализированными качествами жены, матери, любовницы, наперсницы, служанки и друга одновременно, не имея ни намерения, ни надежды стать тем или другим. Она льстила его самолюбию, оберегала от мелких неприятностей и забот, с материнской ворчливостью охраняла его покой и с бесконечным тактом добивалась того, чтобы он всегда знал все, что ему следовало знать о происходящем в его Лаборатории.
Хоуарт не мог пожаловаться на Анджелу Фоули. Она была более чем компетентной стенографисткой и дельным секретарем. Ничто и никогда не оставалось несделанным. Вся загвоздка была в том, что – он чувствовал это – для нее он как бы не существовал; его авторитет, его власть, которым она так мягко подчинялась, были для нее тем не менее лишь чем-то вроде фарса. То, что она двоюродная сестра Лорримера, не имело к этому никакого отношения. Хоуарт никогда не слышал, чтобы она хоть раз упомянула имя своего кузена. Порой ему хотелось бы узнать, как она живет в этом своем захолустном коттедже, с подругой-писательницей. Удовлетворяет ли ее такая жизнь и насколько. Но она ничего ему не говорила – ни о себе, ни даже о Лаборатории. Он понимал, что сердце Лаборатории, как у всех институтов подобного рода, бьется в определенном ритме, но сам не мог уловить биение этого пульса.
– Министерство иностранных дел, – сказал он, – хочет, чтобы мы приняли датского биолога на два-три дня. В следующем месяце. Он приезжает в Англию познакомиться с судебно-медицинскими учреждениями. Будьте добры, запишите его на те часы, когда я свободен и смогу уделить ему время. И проконсультируйтесь с доктором Лорримером о его расписании. Затем сообщите в министерство о том, когда мы готовы его принять.
– Хорошо, доктор Хоуарт.
Слава Богу, хоть с аутопсией покончено. Все оказалось гораздо хуже, чем он ожидал, но он все-таки выстоял до конца, не опозорившись. Он никак не предполагал, что человеческое тело – даже мертвое – так ярко красочно, так экзотически прекрасно. Сейчас он снова видел Керрисона, его руки в перчатках, обтянутые резиной пальцы – гибкие, словно угри – погружаются в отверстое тело. Доктор работает, объясняет, показывает, отбрасывает… По всей вероятности, у него выработался иммунитет и к тошнотворно-сладкому запаху морга, и к отвращению вообще. Да и для всех экспертов, профессионально исследующих насильственную смерть, каждодневно наблюдающих картины конечного разрушения личности, жалость оказывается столь же неуместна, сколь и отвращение.
Мисс Фоули закончила и собралась уходить. Подошла к его столу, чтобы забрать бумаги из корзинки с исходящими. Хоуарт спросил:
– Инспектор Блейклок уже подсчитал средние цифры оборачиваемости за прошлый месяц?
– Да, сэр. Средняя для всех вещдоков сократилась до двенадцати дней, а по содержанию алкоголя в крови – до одного и двух десятых. Но средняя по преступлениям против личности снова выросла. Я как раз печатаю сводку.
– Дайте ее мне, как только закончите, пожалуйста. Некоторые воспоминания, предполагал он, окажутся еще более устойчивыми, чем то, как Керрисон скальпелем намечает на молочно-белой коже длинную линию первичного разреза. Например, ухмылка Дойла, так похожего на огромного черного быка, когда они, стоя бок о бок, мыли руки в умывальной. «И с чего это вдруг, – думал он, – мне понадобилось мыть руки? Я же их не пачкал».
– Ну, все сделано по высшему разряду. Аккуратность, быстрота и тщательность – в этом весь док Керрисон. Жалко, мы не сможем пригласить вас, когда будем готовы брать молодчика. Не положено. Этот номер вам придется себе просто вообразить. Ну, ведь можно потом будет в суд прийти, если повезет, конечно.
Анджела Фоули стояла перед директорским столом, глядя на Хоуарта как-то странно – так ему показалось. – Да?
– Скоби пришлось уйти домой, доктор Хоуарт. Он очень неважно себя чувствует. Думает, это может быть тот самый двухдневный грипп, который сейчас всюду ходит. А еще он сказал, что инсинератор[8] вышел из строя.
– Надо полагать, он позвонил механику, прежде чем уйти?
– Да, сэр. Он говорит, инсинератор был в порядке вчера утром, когда инспектор Дойл приходил. Нормально работал.
Хоуарт рассердился. Это была одна из тех мелких деталей административной работы, которыми мисс Фарэкер никогда и не подумала бы его беспокоить. Мисс Фоули, догадался он, вероятно, ожидала от него сочувственных слов по поводу Скоби, вопроса о том, в состоянии ли тот добраться до дому на велосипеде. Доктор Макинтайр, несомненно, взволнованно проблеял бы что-нибудь, узнав, что кто-то из его сотрудников заболел. Хоуарт склонился над бумагами.
Но мисс Фоули была уже у дверей. Он заставил себя произнести:
– Будьте любезны, попросите доктора Лорримера зайти ко мне на несколько минут.
А ведь он мог вполне обычным тоном попросить его задержаться после совещания; почему же он этого не сделал? Возможно, потому, что такая просьба при всех прозвучала бы слишком начальственно? А скорее всего потому, что эту беседу он рад был отложить, хотя бы на некоторое время.
Явился Лорример и встал перед столом. Хоуарт достал из правого ящика личное дело Брэдли и сказал:
– Садитесь, пожалуйста. Это ежегодная аттестация Брэдли. Вы даете ему отрицательный отзыв. Вы его предупредили?
– Аттестационные правила требуют, чтобы я его предупредил, – ответил Лорример. – Я встретился с ним в Отделе в десять тридцать, как только вернулся с аутопсии.
– Пожалуй, слишком сурово. Судя по его личному делу, это первый отрицательный отзыв за все время. Мы взяли его после испытательного срока полтора года назад. Почему теперь у него не получается?
– Я полагал бы, это должно быть ясно из моего весьма подробного отзыва. Его повысили в должности без учета его реальных возможностей.
– Другими словами, Совет директоров совершил ошибку?
– Не вижу в этом ничего необычного. Директора часто ошибаются. И не только в вопросах, касающихся повышения в должности.
Намек был достаточно грубым, по сути – прямой провокацией. Но Хоуарт решил пропустить это мимо ушей. Сделав над собой усилие, он произнес совершенно спокойно:
– Я не готов подтвердить этот отзыв в его теперешнем виде. Слишком мало времени прошло, чтобы вынести справедливое суждение.
– В прошлом году я и сам именно этим объяснял его неудачи. Тогда он проработал у нас всего полгода. Но если вы не согласны с моей оценкой, вы можете изложить свое мнение письменно. Там специально место оставлено.
– Я непременно им воспользуюсь. И я хотел бы посоветовать вам проверить, не смогут ли поддержка и ободрение возыметь больший эффект. Обычно неудачи в работе объясняются двумя причинами. Некоторые люди начинают работать более успешно, когда их подгоняют продуманными упреками. Другие же на это не способны. Подгонять их совершенно бессмысленно, это лишает их всяческой уверенности. Вы руководите успешно работающим Отделом. Но вполне вероятно, ваш Отдел мог бы работать более успешно и даже с большим удовольствием, если бы вы попытались лучше понять ваших людей. Руководство в значительной степени зависит от личных взаимоотношений.