Люди, которые специализируются в определенных областях, склонны думать, что другие должны проявлять такой же интерес к данному предмету, как и они. Но в действительности, кому нужно знать все эти вещи? У большинства экспертов по международным делам возникли бы трудности с прохождением теста с картой, если бы заданный вопрос не касался области их специализации. Так какой вред от того, что среднестатистический человек понятия не имеет, как найти на карте Казахстан? В конце концов, когда в 1994 году в Руанде произошло массовое убийство тутси, будущий госсекретарь Уоррен Кристофер попросил, чтобы ему показали эту страну на карте. Так почему все остальные должны держать в голове подобные факты?
Ни один человек не способен освоить такое количество информации. Мы стараемся сделать все возможное, когда нам нужно выяснить что-то, и обращаемся в этих случаях к самым лучшим источникам, которые способны найти. Помню, как я спросил своего учителя химии (человека, который, я был уверен, знал все), каково атомное число определенного элемента – частично, чтобы проверить его, но главным образом потому, что мне было лень искать его самому.
Он вопросительно поднял бровь и ответил, что не знает. А потом махнул в сторону висевшей у него за спиной периодической таблицы элементов и сказал: «Вот почему ученые пользуются таблицами, Том».
Конечно, отчасти жалобы экспертов на непрофессионалов несправедливы. Даже самый заботливый родитель, самый информированный покупатель и самый сознательный избиратель не способны справиться с потоком информации обо всем, от детского питания и безопасности продукта до торговой политики. Если бы обычные люди могли впитать всю эту информацию, им не нужна была бы помощь экспертов.
Однако гибель экспертного знания – это проблема иного плана, чем просто исторический факт, свидетельствующий о низком уровне информированности рядовых граждан. Вопрос не в безразличном отношении к традиционным знаниям; проблема в возникновении заметной враждебности к подобным знаниям. Это новое явление в американской культуре, представляющее собой агрессивное вытеснение экспертных суждений или традиционных знаний и замена их твердым убеждением, что каждое мнение по любому вопросу так же хорошо, как любое другое. Это заметная перемена в нашей публичной риторике.
Подобная перемена не только беспрецедентна, но и опасна. Недоверие к экспертам и общие антиинтеллектуальные настроения – это те проблемы, которые должны постепенно исчезать, но вместо этого лишь усугубляются. Когда профессор Сомин и другие люди отмечают, что невежество широкой публики ничуть не хуже, чем это было полвека назад, такое утверждение само по себе должно вызывать тревогу, если не панику. Оставлять все в подвешенном состоянии не вполне правильно. На самом деле, ситуация, возможно, уже и вовсе находится в критическом состоянии: гибель экспертного знания, утрата уважения к нему фактически грозят полностью изменить накопленные многовековые знания стараниями тех людей, которые сейчас полагают, что знают больше, чем это есть на самом деле. Возникает угроза материальному и общественному благополучию граждан в демократическом обществе.
В связи с этим было бы легко объяснить недоверие к традиционной системе знаний стереотипным мышлением недоверчивого и плохо образованного крестьянина, отвергающего стиль городских умников.
Но в реальности все гораздо более тревожно: кампании против традиционной системы знаний ведутся людьми, от которых этого трудно ожидать.
В случае с вакцинами, например, низкий уровень участия в программах вакцинации детей наблюдается вовсе не в маленьких городках, среди матерей с невысоким уровнем образования, как это может показаться. Эти матери вынуждены соглашаться с прохождением вакцинации их детей из-за требований, предъявляемых им в средних школах. Как оказалось, больше всего сопротивляются вакцинации те родители, что относятся к образованным жителям округа Марин вблизи Сан-Франциско. Несмотря на то что эти мамы и папы не являются врачами, они, тем не менее, достаточно образованы, чтобы считать себя вправе противостоять традиционной медицине. Таким образом, как это ни парадоксально, образованные родители фактически принимают худшие решения по сравнению с гораздо менее образованными родителями, подвергая риску всех детей.
Даже самый заботливый родитель, самый информированный покупатель и самый сознательный избиратель не способны справиться с потоком информации обо всем, от детского питания и безопасности продукта до торговой политики.