- Он послал тебя сюда. Он хотел тебя убить, Умо.
Мертвая тишина длится полсекунды. Сколько нужно, чтобы моргнуть и снова увидеть то же самое. Потом мир взрывается и все превращается в гнев.
- Ты что, не могла другого ничего придумать? Какая математика? Что за математика, молчи, я знаю, какая! Но это же все... Дыры небесные, это же только интерпретации, что ты несешь, доктор Арондо? Что все это значит?
- Для тебя - не знаю. Скорее всего, смерть. Для меня, в любом случае - опасность, если я останусь тут... Надо уходить.
Он шагнул к ней.
- Покажи. Что за данные. Откуда.
- Там... много. Просто поверь мне. Нельзя здесь оставаться. Он...ищет тебя, тане, тут ты тоже прав.
- Ну так и что с того? Это мой бывший муж, мой... Он не может... он не... Дай сюда!
Вырвал из рук планшет, листал страницы... корпоративная почта, "три-нет", святая святых и тайна тайн... ясные силы, что за хакеры на нее работали и когда? Вчера? Сегодня ночью, пока он спал? Граф, как стрела, как линии силового поля, а точек притяжения всего две - "Умо" и "Рохард", и все собирается к ним, минуя прочих...
- Это все... вот! - он швыряет планшет, может быть, экран дает трещину, но это все равно, схема стоит перед глазами, она жжет, как будто ее врезали ножом. Это непонятно, невместимо и очень больно. Потому что очень похоже на правду.
Нет, нет, нет!
- Зачем ему меня убивать? Зачем... подставлять меня так - вот так, ведь я теперь... настоящий убийца... Даже если вот это все - правда? Даже если он работал на "Оризонти"... даже если теперь все об этом знают... Почему я? За что? С какой стати?
- Игры бывают... очень жесткие, тане. Твой Рохард играл всю жизнь. И, как ты говоришь, никогда не проигрывал. Если кто-то все время выигрывает, знаешь, что происходит?
Она спокойно выдерживает злобный взгляд Умо и продолжает холодным учительским голосом:
- Ставки растут. Это тебе не с дедушкой Рунбе на стакан крови в шашки резаться... Вряд ли он ставил на твою жизнь. Скорее всего, это сделали те, с кем он играл - потому что он им проиграл. Ты же понимаешь, что такими людьми, как тане Рохард, не разбрасываются. Даже если они один раз проиграли. Даже если ущерб велик. Но их... наказывают. Берут за...больное место и приводят к покорности.
- Замолчи! Заткнись!
"Я люблю тебя, Умо. Нужно доиграть".
- Именно поэтому все так - нелепо и через три звезды налево... Если бы он тебя не любил, ты был бы в безопасности. Ты его единственная слабость. Кроме, конечно, самой игры. Но игра, судя по тому, что ты мне рассказывал, и есть его жизнь.
≤- Да прекрати же! Какую ты чушь несешь... Ты себя убедила в том, что это правда, но... ты не знаешь Гиса!
- Зато я хорошо знаю, на что способны люди. Особенно такие, как он. Поэтому я очень боюсь и намерена спрятаться и зарыться поглубже, может быть, даже стучать в ворота ближайшей фермы... И тебе советовала бы бояться и прятаться. Сенсоры Лаланга потеряли его восемь часов назад. Мы не так далеко от города. А если он должен доиграть эту партию, просто для того, чтобы больше ничего не поломалось, чтобы дальше жить... Поверь мне, ты погибнешь еще до захода солнца. Давай, собирайся, не сиди.
- Нет. Я с тобой не пойду никуда, Линза.
Она пожимает плечами. Лицо у нее серое, в самом деле грязно-серого цвета, изможденное, жуткое в утреннем свете. Иллатану кажется, что она действительно мертвая. Двигаясь медленно и осторожно, как будто у нее болят суставы, Линза собирает немногие пожитки в рюкзак, поднимает планшет (экран и вправду треснул).
- Прощай, тане Иллатан.
И уходит.
Умо остается сидеть. Он обхватывает себя руками - через грудь, через живот, как будто он ранен и надо заткнуть раны, не дать крови вытечь. Он раскачивается, потому что это больно.
"Давай доиграем". Гис, всегда высчитывающий все на десять ходов.... Кто-то высчитал на дюжину. Гис, который никогда не проигрывал... какие же там были игры? Чем он, разрази его погибель, на самом деле занимался, чем жил? Что любил на самом деле, какие смыслы защищал? Как это - быть не разменной фигурой даже, а просто... просто крючком?
Не может быть. Даже если дохлая ведьма права, и это он написал "Беги". Если его... вынудили все это сделать, силы ясные, у него внутри, наверное, такой ад...
Ну уж нет. Гис наверняка имеет что-то про запас. Сколько раз я это видел... Никогда не сдается. Обязательно придумает что-то и натянет им всем нос.
А я ему помогу. Я не буду ценой, - думает он. - Я растворюсь, спрячусь и исчезну. Как? Пока не знаю, но я уже столько раз не пропал. Нельзя сидеть здесь, если так решил.
В здании было как-то по-особому тихо. Умо позвал: "Асепа! Рунбе!". Никто не отозвался. Где Рунбе бывает днем, выходит ли из дому - Умо не знал. Но, в общем, теперь было все равно. У него была хорошая прочная одежда и обувь, шлем с тепловизором, рюкзак, в рюкзаке консервы на несколько дней, активированный уголь, аптечка. У него был нож и арбалет, из которого, правда, он почти не умел стрелять. Пока. Он мог заняться... чем угодно. Чем угодно, лишь бы так не болело внутри, не надо было думать о...
Стоп.
Наружная дверь захлопнулась с резким, как выстрел, звуком. Прохожий на другой стороне улицы мельком взглянул на Умо и потащился дальше.
Умо осмотрелся и двинулся в город. Прошел один перекресток, другой, повернул направо. Тусклое солнце Нижнего мира белой бляхой висело впереди. Умо вдруг сообразил, что людей вокруг стало больше и что многие из них оборачиваются и смотрят ему вслед.
Он был слишком высокого роста. Слишком легко двигался.
Умо ссутулился. Опустил голову. Люди в основном шли в одну сторону, обгоняя его и сворачивая налево. Некоторые ехали на повозках. Умо побрел туда же, старательно шаркая и закрывая лицо воротником куртки. Под стенами домов тут и там стояли хлипкие лотки, а то и просто перевернутые ящики с товаром. Умо задел один, рассыпались какие-то серые бумажные рулоны, обрезки какой-то ткани, комья плетеной проволочной сетки. "Извините", - пробормотал Умо и стал собирать разбросанное, но увидел, как на него смотрит старуха-продавщица: почти с ужасом. Не закончив дела, он пошел дальше. Людей все прибывало, у многих в руках были узлы, мешки и сумки - он вышел на базарную площадь, крикливую и вонючую. Умо здесь не нужно было ничего, кроме хоть какой-нибудь зацепки, какого-то осмысленного действия - на ближайший день, час, два, и он намерен был это найти, а для этого нельзя было дать тоске расползтись и поглотить себя. Умо заставил себя следить за внешним миром и вдруг заметил, что его не толкают. Вокруг все задевали друг друга (никто, конечно, не извинялся), многие перли напролом, люди обгоняли друг друга, толкались локтями, наступали на ноги, а Умо шел себе, как будто десятков небрежных, настороженных и напряженных горожан просто не было. Да ведь это же "правило сэнсея", заботливо преподанное и нехотя выученное когда-то...
- Извините.
Нет. Слова не было. Женщина толкнула Умо в плечо сзади, не сказала ничего - но Умо показалось, что он услышал это: "извините". Дело было в движениях, в том, как она отодвинулась, соприкоснувшись с ним, как поправила упавшие на глаза волосы. Молодая. Бледная кожа, блеклые глаза, равнодушное лицо.
Она обогнала Умо, а Иллатан не мог отделаться от странного ощущения несказанного слова. Девушка удалялась. Она была чуть выше ростом, чем другие. Она двигалась легко.
Ее не толкали.
Правило сэнсея: когда идешь в толпе, смотри впереди себя примерно на метр-полтора. На высоте щиколоток других людей. Это инстинктивно заставит встречных уступать тебе дорогу, а те, кто идет сзади, будут притормаживать, видя, что встречные уступают. Гис объяснил и показывал в людных толпах на вечерней площади Бетельгейзе, в потоке горожан после концерта... Такая простая штука, говорил он. Такая простая...