— Что ты там делаешь?
— Проверяю стену. Где-то я читал, что… — Саул удовлетворенно крякнул. — Так оно и есть! Тог! Эта стена залита свинцом!
— Свинцом? — Свинец означал немалые деньги. Саул отступил в сторону, пропуская вперед кладоискателя, луч его фонаря уперся в покрытое копотью сероватого цвета отверстие. Крючком перчатки скафандра ковырнул металл, показавшийся в отверстии — между бетонными стенами было проложено несколько слоев свинца. — Ты прав! Тут его многие тонны! — С плечей Тога будто сошло чудовищное бремя. Если точно такие же все остальные стены… Он встрепенулся, не давая увлечь себя мечтам. — А что еще дальше?
Дальше виднелись узкие коридоры и наглухо задраенные двери. Они выжигали их пламенем резаков и в нетерпении дожидались, пока дозиметрист не проверит уровень радиации. Ее здесь не оказалось, но в самой сердцевине подземного сооружения они обнаружили нечто иное.
Нечто совершенно невероятное.
Глава 2
Эдвард Мэйн, магистр гипнотической терапии, уполномоченный Института Жизни по Юго-Восточному Региону, облокотился о невысокое ограждение прогулочной галереи самого верхнего этажа Башни Жизни и стал задумчиво любоваться закатом. За спиной у него в почтительной позе застыл один из аспирантов. Мэйн не обращал на него внимания. На уме у него было совсем иное.
Дождя не было вот уже в течение десяти дней, и все это время постоянно дул западный ветер, тем не менее стрелки приборов, регистрирующих радиацию, не подавали никаких признаков жизни. Это могло означать только одно. В самом скором времени откроется свободный доступ на огромное кладбище, которое представлял из себя современный Лондон, а руины города перестанут быть тем местом, куда отваживаются забредать лишь кладоискатели, и станут открытыми для всех желающих поживиться чем-либо из того, что осталось от исчезнувшей в огне Катастрофы цивилизации.
От такой перспективы даже дух захватывало. Никто не мог заранее предугадать, какие богатства знания таятся среди гор кирпичей, камней и щебня, однако не вызывало ни малейших сомнений то, что ценность всего, что еще удастся извлечь из-под обломков, будет поистине сказочной. В те короткие мгновения, когда Мэйн позволял себе расслабиться, он не мог не задумываться над тем, в чем же все это будет заключаться. Это могли быть и металлы, и драгоценные камни, и забытые технические достижения — перечень всего этого был бесконечным. Думая об этом, он слегка наклонился над ограждением и тотчас же скорее понял умом, чем почувствовал, присутствие рядом с собой аспиранта.
— Я вовсе не собираюсь бросаться вниз, молодой человек.
— Разумеется, сэр. — Аспирант был молод и очень добросовестно относился к своим обязанностям. Он был в высшей степени горд тем, что оказался среди тех, кто был приближен к особе уполномоченного. Тем не менее, ни на шаг не отодвинулся от магистра и так и остался стоять рядом с ним.
Мэйн тяжело вздохнул, его так и подмывало оставить парня и дальше в состоянии душевного смятения, затем еще раз тяжело вздохнул, отдавая себе отчет в том, с какими мелкими ограничениями сопряжено его высокое положение. Он отступил на шаг от края и тотчас заметил, как полегчало у аспиранта на душе.
— Вы слишком явно проявляете чувства, которые вами владеют, — холодно заметил Мэйн. — Вам нужно очень усердно поработать над тем, чтобы выработать умение владеть собой. Вы обязаны всегда помнить о том, что каковы бы ни были на самом деле ваши чувства, ваши пациенты никогда не должны о них догадываться. Вы поняли допущенную вами ошибку?
— Да, сэр. Я опасался за вашу безопасность и…
— Вы испугались! — грубо перебил его Мэйн. — И откровенно выказали то облегчение, которое испытали, когда была устранена причина вашего страха. Такие чувства никогда нельзя проявлять внешне. Уверенность в себе — пожалуйста. Непоколебимую твердость — обязательно. Страх, сомнение, тревогу — никогда! Такие чувства пагубны. Понятно?
— Да, сэр.
— Хорошо. Постарайтесь никогда не забывать об этом.
— Обязательно, сэр. И… благодарю вас…
Аспирант был искренен. Мэйн был суровым наставником, но одним из лучших. Человек мелочный, не столь великодушный, растоптал бы парня за подобную оплошность — однако такой человек, скорее всего, никогда бы и не обратил на это внимания. И поэтому до сознания парня сразу же дошло, насколько прав был инспектор. Если лайфмен не в состоянии контролировать себя, то разве можно надеяться на то, что ему удастся подчинить своей воле других?