— Чего это вы загрустили,— осклабился тот, что стоял в дверях.— Наверное, есть еще какой-нибудь способ выбраться отсюда!
Господин Голужа молча посмотрел на него с такой пронзающей болью во взгляде, что тот еще любезнее продолжал:
— Вот, например, если вы пуститесь по реке, то быстрехонько попадете на север.
— Но я не умею плавать, — вздрогнул он.
— Потому мы вам сие и предлагаем,— усмехнулся старший.
— Глупости,— хихикнул господин Голужа, — своей жизнью я все-таки распоряжаюсь сам. — Вы ошибаетесь. Ваша жизнь принадлежит нам, потому что вы унизили нас. Но что хуже всего, наши жены только о вас и говорят. Они оскорбляют нас, утверждая, будто вы непревзойденный мужчина.
— Женщины всегда чувствуют настоящего мужчину, — прошептал он, с нескрываемой гордостью любуясь в зеркале своим лицом, которое в последнее время ему все более нравилось.
— Мы расскажем нашим женам, что вы трус. А когда они станут презирать вас, весь город публично вас осмеет.
— Но в городе меня обожают! — воскликнул он
— Тем скорее вас растопчут!
— Погодите, люди добрые, но ведь я никого но обманывал. Клянусь вам, мое слово остается в силе.
— Плевать нам на ваше слово: оно ничего не стоит пока вы живы! Вчера это нам наконец стало ясно, когда вы проявили позорный страх смерти в присутствии парикмахера.
— Это самое обыкновенное недоразумение, он не понял меня,— возразил он дрожащим голосом.
— Тогда сделайте так, чтобы мы вас поняли, докажите, что у вас есть хоть честь.
Господин Голужа подошел к окну и похолодевшими пальцами отдернул кружевную занавеску: зимняя дымка сгущалась в ледяную тьму, которая — ему вдруг почудилось, — подобно мраморной доске, опускалась на него. У него похолодели ноги, и впервые по прошествии столького времени он в отчаянье пожалел о своей холостой каморке и о безликой, пустой жизни, от которой он бежал. Он повернулся лицом к своим гостям; застегнув пальто и машинально перебирая пальцами свои кепки и меховые шапки, они ждали его разъяснений. «Сукины дети», — подумал он и, не узнавая свой собственный голос, осведомился:
— Какой завтра день?
— Воскресенье, если вы ничего не имеете против, сударь.
— В таком случае завтра ждите меня на мосту! — решительно произнес он.
Когда они вышли, господин Голужа энергично принялся за дело. Он не терял ни минуты: быстро сложил два больших желтых чемодана, надел зимнее пальто и на самые глаза надвинул черную шляпу. Затем осторожно приоткрыл дверь. К сожалению, в коридоре стояли двое самых могучих горожан и скалились, точно его ожидали.
— Смотри-ка,— сказал он,— вы еще здесь? А я вот погулять собрался.
— Не стоит,— посоветовал тот, что был помассивнее.— Схватите насморк, а это, согласитесь сами, будет очень прискорбно, потому что завтра кому-нибудь придет в голову мысль, будто вы плачете.
Он вернулся в комнату и запер дверь на ключ. Неподвижно постоял несколько мгновений, глядя на чемоданы, стоявшие у его ног, не зная, что предпринять и как поступить. И все время дрожал. «Господи, да они в самом деле сошли с ума!» — мелькнула у него мысль, и он подошел к окну, чтобы прикинуть высоту, с какой ему придется прыгать. Однако в ледяном свете луны, открывшей в ту минуту самый прекрасный в мире пейзаж, какой ему никогда еще не доводилось видеть, он заметил троих из своих недавних гостей: в шубах и меховых шапках, вооружившись палками, они прогуливались по двору и, вытягивая шеи, вглядывались в освещенные окна его комнаты. Один из них даже махнул ему рукой. Господин Голужа сделал несколько шагов назад и судорожно схватил телефонную трубку. Однако аппарат молчал. «Все предусмотрели», — подумал он и… заплакал. Снаружи завывал ветер, так что ему и в голову не пришло крикнуть и позвать на помощь. Впрочем, он понимал, что теперь все вступили в заговор против него и что в этой почти ирреальной ночи никто не откликнется на его призыв. Вконец обессиленный он повалился на постель. Он лежал навзничь, закинув голову и скрестив на груди руки, без единой мысли в голове, словно уже отдался на волю судьбы.
На рассвете они принялись стучать в дверь, призывая поторопиться, если он в самом деле собирается умереть с честью. Ничему больше не удивляясь, но и не боясь окончательного расчета, так как за эту долгую ночь ему удалось —в миг величайшего отчаянья — найти спасительный выход, господин Голужа лежал, неподвижный и спокойный, не издавая ни звука. Ему даже забавно было слушать, как они гадали, не сбежал ли он через дымоход или не повесился ли на люстре. И лишь когда они принялись ломать замок, он недовольно крикнул: