— Долго спите, ребята: оружие привезли и уже разгружают. Сейчас завтрак, а после завтрака собираемся в оружейной комнате, посмотрим, с чем нам придется работать. Там же решим, кто чем займется сегодня.
Кормежка оказалась совсем недурной, напомнив Корсакову кухню кавказского ресторанчика в Бруклине, куда он порой заходил. Много мяса, много специй, много овощей, теплый хлеб домашней выпечки... Покончив с едой, Корсаков неторопливо выпил чашку отличного кофе, запил ключевой водой, стоявшей в графине на столе, и в умиротворенном состоянии духа подошел к окошку раздачи, собираясь поблагодарить повара. Обросший щетиной суровый мужчина в ответ на поощрительные слова Корсакова с достоинством кивнул и что-то серьезно произнес на смутно знакомом Корсакову языке, но затем, видя, что собеседник его не понимает, спохватился и слова признательности высказал уже на фарси. В кухне рядом с поваром суетились три малорослые женщины. Лица их были открыты, что показалось Корсакову необычным.
— Вы не здешние? — спросил Корсаков у повара.
— Почему, здешние, — мрачно ответил тот. — Просто мы христиане, армяне. Местные мусульмане не хотят здесь работать, ну а нам можно.
— Слава Аллаху! Лучший повар этих земель будет услаждать нас своим искусством! — напыщенно воскликнул Корсаков. За шутку он был вознагражден угрюмым взглядом и кривой улыбкой повара.
Когда наемники спустились в оружейную комнату, оружие уже было расставлено вдоль стен и разложено на столах. Фабрициус объявил:
— Личное оружие подберите себе по своему вкусу, все остальное будем брать по мере необходимости. Все стволы пристреляны, проверены и готовы к работе. Ключ от оружейной комнаты отныне будет у меня, но отказу никому ни в чем не будет — просто в таком деле должен быть порядок.
— Смотри не загони пушки налево, Кристоф, — хохотнул Терлинк. — Состоять при складе и ничем не попользоваться — для этого нужна стальная воля.
Фабрициус заметно смутился, а похожие на близнецов Байтлих и Томас покатились со смеху. Молчаливые иранцы между тем еще продолжали таскать в комнату оружие — на сей раз они вдвоем, тяжело дыша, внесли плиту от 82-миллиметрового миномета советского производства.
— Ого! Серьезная штука! — воскликнул Терлинк. — Неплохо бы придать нам еще и пару ишаков, чтобы таскать эту хреновину.
— Если вы заметили, ребята, за нашей казармой есть гараж, — сказал Фабрициус. — Туда на днях пригонят три джипа, так что у нас будут свои колеса.
— Отлично! — воскликнул Томас, высоко подпрыгнув с автоматом Калашникова в руках. — Вот погоняем по горам, правда, Клаус?
— Погоди, как бы нас самих не погоняли, — ухмыльнулся Терлинк. Он держал в руках снайперскую винтовку, потом положил ее на стол и принялся разглядывать автомат с укороченным стволом и откидным прикладом, потом присел над скорострельным безоткатным орудием с питанием барабанного типа. — А интересные штучки делают русские, — сказал он со счастливой, почти детской улыбкой. — Так и хочется скорее их попробовать в деле. Пока мне приходилось стрелять только из «Калашникова».
— Не надо торопиться, мы не дети, чтобы играться оружием, — рассудительно возразил Фабрициус. — Те, на ком ты будешь все это пробовать, тоже не лыком шиты. Не бойся, денежки рано или поздно придется отработать, так зачем с этим спешить?
— Ты уж очень прямо все понимаешь, Кристоф, — насмешливо возразил Терлинк. — Мне тоже неохота подставлять голову под пули. А пострелять можно и в горах по пивным банкам. Кстати, надо подобрать места для постов охранения. Кто идет со мной в горы?
— Кстати, а где пивные банки? — дурашливо завопил Клаус Байтлих. Корсаков подошел к Терлинку и тронул его за рукав со словами:
— Я бы не прочь прогуляться.
— О'кей, — сдержанно кивнул Терлинк.
Кто-то снова тронул его за руку, он обернулся и увидел нависшую над собой покойницкую физиономию Эрхарда Розе. Тот проскрипел:
— Меня возьмете?
— О'кей, — повторил Терлинк, хотя на сей раз уже с некоторой заминкой. Он обратился к Фабрициусу: — Кристоф, мы идем в горы, выдай нам бинокли и рации. И поторопи хозяев: вечером я рассчитываю на выпивку.
— А мы рассчитываем гораздо раньше! — захохотали немцы-близнецы.
— Ничего подобного, — возразил Фабрициус. — Вы двое патрулируете периметр фабрики со стороны долины, я и Жак Вьен — со стороны гор. И вообще, парни, мой вам совет: кончайте придуриваться. Работать за вас никто не намерен. Но имейте в виду: из таких местечек, как это, не выгоняют просто так. Если поработаете, как следует замажетесь кровью — тогда другое дело. А если сейчас хозяева решат, что вы им не подходите, то вы вполне можете остаться здесь навсегда. Слишком уж много вы успели повидать. Так что угомонитесь, ребята, здесь вам не Конго.
— Да брось, Кристоф, что мы такого сказали? — примирительно произнес Томас. — Мы просто не поняли, что уже сегодня выходим на работу. Думали, дадут денек отдыха...
— С какой стати? — удивился Фабрициус. — Денежки-то вам идут с сегодняшнего дня. Ну все, собирайтесь и выходите во двор.
— Постой, Кристоф, а где эти наши макаронники? — поинтересовался Терлинк. — Они что, на особом положении?
— Вроде того, — пожал плечами Фабрициус. — Шеф сказал, что их дело — сторожить казарму и выполнять всякие особые поручения.
— Понятно. Шпионить за нами, короче говоря, — кивнул Терлинк. — Ну и черт с ними, все равно в настоящем деле от них мало толку. Пошли, ребята.
На гребень, казавшийся таким близким, они поднимались более трех часов. Очертания гор здесь были мягкими, а склоны — довольно пологими и поросшими там и сям сухой травой, колючками и карликовыми кустарниками. В течение всего времени подъема их овевал знойный ветер, вырывавшийся откуда-то слева, но когда они оказались на закругленном гребне, ветер обхватил их, гудя и содрогаясь, и попытался сбросить вниз со склона. Им приходилось с трудом удерживать равновесие и кричать, чтобы слышать друг друга сквозь несмолкаемый гул. Казалось, что сама небесная синева трепещет и бьется, как огромный флаг. У их ног лежала иссеченная расселинами ложбина со скудной растительностью. По ложбине, словно ожившая накипь, медленно ползло стадо овец. В бинокль Корсаков отчетливо разглядел пастуха-туркмена на лошади, его огромную папаху, надвинутую на глаза, и выдубленное солнцем и ветром лицо в резких морщинах. Вокруг стада сновали огромные косматые псы. За плечами у пастуха висела старая английская винтовка. Ложбина плавно переходила в следующую цепь гор, но уже пониже, за той виднелась следующая. Округлые вершины теснились, словно застывшее стадо, обдуваемое нестихающим порывистым ветром, и лишь где-то в туманной дымке можно было разглядеть в бинокль извилистую ленту реки и волнистые линии, обозначающие границы наносных пластов. По-видимому, река, сбегавшая с гор к востоку, была одним из притоков Теджена. «Там уже Россия», — промелькнуло в голове у Корсакова, и он неотрывно всматривался в окуляры бинокля, пока Терлинк не прокричал ему на ухо:
— Поднимись вон туда — там, кажется, неплохое местечко. Мы пойдем правее.
Корсаков кивнул и, шатаясь под налетающим ветром, пошел по гребню к седловидной вершине, возвышавшейся над гребнем. Взобравшись на нее по пологому склону, на котором отливала металлом иссушенная до блеска трава, Корсаков обнаружил природную огневую точку: чашеобразную выемку в макушке горы, откуда можно было вести круговой обстрел и ложбины впереди, и долины с фабрикой в тылу, и гребня в обоих направлениях. Чтобы оборудовать пулеметное гнездо по всем правилам, требовалось только немного поработать киркой и лопатой. В бинокль Корсаков увидел Терлинка и Розе, карабкавшихся на одну из вершин невдалеке. Со стороны гребня фабрику прикрыть оказалось несложно: такие идеальные пулеметные точки, расположенные на господствующих вершинах, взять внезапной атакой практически невозможно, поскольку пологие склоны не создают мертвого пространства и во все стороны имеется прекрасный обзор. Подавить такую точку, конечно, можно, особенно из миномета, но в таком случае нападающим придется обнаружить себя. Корсаков не торопился к своим товарищам: приставив к глазам бинокль, он внимательно изучал взглядом окрестности. Левее, к северо-западу, ложбина круто, уходила вниз, а дальше, после некоторого промежутка, вновь начиналась горная цепь. Корсаков выбрался из своего гнезда, спустился по склону на гребень и, сутулясь под ветром, зашагал в том направлении. Борьба с ветром отвлекла его внимание, и он вздрогнул от неожиданности, когда перед ним разверзлась пропасть. В ущелье с обрывистыми стенами ветер завывал, как в аэродинамической трубе, и всерьез угрожал сорвать Корсакова с края обрыва, а потому тот лег на живот и поднес к глазам бинокль, рассматривая то, что происходило на дне ущелья.