Филиппов поднялся с кресла, снова сел и вызвал курьера.
— Голубчик, если вдруг… впрочем, ступай, не надо, — Владимир Гаврилович самолично прошёл к дежурному чиновнику. Сегодня эту обязанность исполнял полицейский надзиратель Игнатьев. — Пётр Николаевич? — начальник сыскной полиции посмотрел вопросительно, словно запамятовал, хотя всех сотрудников знал не только по фамилиям, но и по имени-отчеству.
— Так точно, — вытянулся Игнатьев.
— Кто из чиновников для поручений в отделении?
— Господа Лунащук, Власков и Петровский.
— Хорошо, передайте, что жду в кабинете Лунащука и Власкова.
Полицейский кивнул головой.
Через пять минут раздался стук в дверь. Первым прибыл Лунащук, вслед за ним появился и Николай Семёнович.
Владимир Гаврилович, стоя перед столом, осмотрел чиновников для поручений.
— Господа, спешу вам сообщить: к нам едет ревизор.
Полицейские изумлённо переглянулись.
Филиппов позволил себе улыбнуться.
— Это из Гоголя, господа, неужели выветрился из головы курс гимназический литературы? — потом тяжело вздохнул. — Сегодня произошёл налёт, как выразился градоначальник, наших разбойничков на главного инспектора Министерства путей сообщения, и не где-нибудь, а на Малой Морской, рядом, так сказать, с Дворцовой площадью.
— Понятно, опять надо найти крайних, — недовольно пробурчал Лунащук, — а они кто? Сыскная полиция. Убийство?
— Слава богу, только налёт.
— Не надо так категорично, Михаил Александрович, нас не всегда воспринимают как людей, которые должны предотвращать преступления.
— Совершенно верно, Владимир Гаврилович, разбойники только подумают о том, чтобы совершить злодеяния, а мы уже тут как тут.
— Вы что, сговорились?
Чиновники для поручений снова переглянулись.
— Да мы…
— Не стоит, господа, попусту бросаться словами, возьмите с собой двух-трёх агентов, да потолковее и попрезентабельнее. Им предстоит разговаривать с господами из министерств, и вообще… Через пять минут я жду вас у входа. За дело, господа.
Владимир Гаврилович облачился в пальто, подбитое мехом, и с шапкой в руке вышел из кабинета.
2
Полицейский надзиратель Бережицкий вышел из кабинета начальника с презрительной улыбкой. Мол, можно разобраться с таким заданием в два счёта.
Пожар или поджог. Что здесь сложного? Если не нашли ни единой золотой вещицы, даже расплавленной, то однозначно кто-то постарался, тем более пропали ценные бумаги на такую крупную сумму. А с другой стороны…
Но мысль так и застряла, пока не хотелось думать о деле.
— Всё выясню на месте, — прошептал Геннадий Петрович.
До Ружейной улицы, где находился дом господина Елисеева, было не очень далеко, с три четверти часа быстрым шагом, поэтому Бережицкий решил проехать на санях. Подозвал жестом «ваньку», с комфортом устроился на скамье. Невзирая на холодный декабрьский ветер, бивший в лицо, даже сумел задремать.
Расплатился, уже на тротуаре размял ноги и окинул взглядом пятиэтажный дом, выкрашенный в жёлтый цвет. Следов пожара на фасаде не увидел, потёр переносицу. Значит, выгоревшая комната выходит окнами во двор.
Калитка в кованых воротах оказалась открытой. Бережицкий проследовал через арку и оказался в довольно большом дворе.
— Любезный, — к Геннадию Петровичу подлетел мужчина лет пятидесяти в коротком тулупе, когда-то белом, а ныне потемневшем от времени и грязи, — простите, а вы к кому будете?
Надзиратель окинул этого человека, судя по всему, дворника, внимательным взглядом с ног до головы.
— А вот ты, братец, мне и нужен.
— Из полиции? — тихо спросил мужчина и украдкой оглянулся, словно чего-то боялся.
— Из неё самой, — подтвердил гость. — А ты, стало быть, здесь дворником служишь?
— Так точно, пятый годок при доме состою, как построили, так и служу хозяину.
— И, стало быть, всех жильцов знаешь?
— А как же! И тех, кто у нас проживал, и тех, кто нынче живёт.
— Про пожар знаешь?
— А как же! Сам принимал участие в тушении, вона, выбрасывал из окна вещи, — он указал рукой на сугроб, из которого торчали какие-то закопчённые деревянные обломки.
— Что ж ты ни снег, ни всё это не убрал?
— Так только вчерась горело, не успел я. Нынче и уберу.
— Теперь не спеши, любезный, — что-то забрезжило в голове у Геннадия Петровича, но он пока не уловил мысли, которая родилась где-то в глубинах сознания. — Ты натяни верёвку и никого туда не пускай. Понял?