«К утру наверняка превратится в большой синяк», — подумал Филиппов.
— Владимир Гаврилович, — инженер тяжело вздохнул, словно воспоминания о трагическом случае были ему очень неприятны. Потом большим и указательным пальцами помассировал нижнюю губу. — Сегодня я не собирался возвращаться рано со службы домой, но мне надо было после встречи на Фонтанке с Михаилом Ивановичем поработать дома, — Филиппов понял, что собеседник говорит о князе Хилкове, нынешнем министре путей сообщения, — пользующемся уважением у государя, — поэтому я так рано направился к себе на квартиру.
— В котором часу? Простите, Андрей Николаевич, — спохватился начальник сыскной полиции, — но я вынужден буду ваш рассказ перебивать наводящими вопросами.
— Что уж… Надо так надо, — с обречённым видом произнёс Горчаков и продолжал:
— Перед тем, как выйти из экипажа, я взглянул на часы. Ровно без получаса до полудня.
— Когда вы подошли к парадной, вы не видели саней, экипажей рядом с домом?
— Увы, — Горчаков развёл руками, — если бы знал, то наверняка обратил бы внимание, но, увы, — повторил ещё раз он.
— Вы же прошли через арку?
— Совершенно верно.
— Дворника не встретили часом?
Андрей Николаевич на миг задумался, даже сошлись на переносице брови.
— Вы знаете, я тогда не обратил внимания, но сейчас мне кажется, что двор был пуст. Я поднялся на этаж…
— Дверь была закрыта или открыта?
— Закрыта, я достал из кармана ключ.
— У вас есть прислуга?
— Что? — Горчаков не сразу понял вопрос, он вспоминал другие подробности, а здесь… — У меня приходящая кухарка, она приходит через день, и слуга Ефим. Сегодня я его отпустил.
— Ефим просил день сам, или вы отпустили его по собственной инициативе?
Хозяину не понравились последние слова, и он снова поморщился.
— Он сам.
— И когда?
— Не помню, но с неделю тому.
— У Ефима есть родственники в столице?
— Точно не знаю, — быстроответил Горчаков, но через секунду добавил: — Кажется, есть брат, но это не точно. Я никогда не интересовался родственниками своего слуги.
Филиппов обернулся и кивком головы дал Лунащуку понять, чтобы последний занялся слугой. Михаил Александрович незаметно выскользнул из кабинета.
— Простите, Андрей Николаевич, за вопрос: вы женаты?
— Нет, я холост, — сухо произнёс Горчаков.
— Что произошло дальше?
— Когда я открыл замок, почувствовал что-то неладное. Видите ли, я взял в привычку и так приучил Ефима, чтобы запирать замок на два оборота, а здесь один. Я не придал значения, но, когда из глубины квартиры послышалось шуршание и чьи-то шаги, я, честно говоря, не испугался, а удивился. Кто это может быть? Сразу проследовал в гостиную, а там незнакомец, который вначале застыл, как мраморная статуя в Летнем Саду, но тут же пришёл в себя и бросился на меня. Повалил на пол, прижимая коленом горло, и начал бить по голове чем-то тяжёлым. Я не разглядел. Потом появился второй, но его я не видел, даже не смогу описать, в чём он был одет. Начал шарить по карманам, вытащил бумажник и вырвал часы. «Брось его, — сказал, — нам мокрое ни к чему». При этих словах я лишился чувств — слишком сильным оказался последний удар. Когда я пришёл в себя, сразу же телефонировал в министерство, а там вызвали полицию.
4
— Елизавета Самойловна, вы вчерашний день хорошо помните? — спросил Бережицкий.
— Разве ж такой забудешь? — вопросом на вопрос ответила хозяйка, поправляя густые, соломенного цвета волосы и смотря, казалось, свысока голубыми глазами.
— Н-да, — Геннадий Петрович кивал головой со скорбным видом, — трагический случай.
— Вот именно. Я лишилась будуара, и неизвестно, сколько времени нужно, чтобы выветрился этот ужасный запах. Мне кажется, что он останется и после ремонта, — женщина поднесла шёлковый белоснежный платок к губам.
— Елизавета Самойловна, будьте любезны припомнить. Не могли вы забыть погасить спиртовую лампу для щипцов?
Хозяйка метнула в полицейского такой взгляд, что холод пробежал упо спине, но голос оставался бесстрастным:
— Не могла, я точно помню, что погасила.
— Простите, что потревожил вас своим бестактным вопросом, но я вынужден так делать. Служба.
— Я понимаю.
— Елизавета Самойловна, ваш супруг сказал, что перед отъездом он отдал вам на сохранение на семь тысяч рублей ценных бумаг?
— Так и было. Пять я положила в верхний ящик туалетного столика, а две — в нижний. Только не спрашивайте, почему я так поступила. Всё равно не отвечу, не знаю.