— Нет, — улыбнулся Бережицкий, — спрашивать не буду. Вы лучше мне поведайте, при передаче денег кто-нибудь присутствовал?
— Я и Егор.
— Больше никого?
— На что вы намекаете, милостивый государь? — вспыхнула женщина.
— Из слуг никто не присутствовал?
Хозяйка погасила свой гнев и даже позволила себе улыбнуться.
— Нет.
— Вы в точности припоминаете?
Елизавета Самойловна задумалась.
— Нет, никто. Неужели я бы смогла забыть? Нет, присутствовали только Егор и я.
— Не буду вам больше докучать, Елизавета Самойловна. С вашего позволения, могу я побеседовать с вашими слугами?
— Можете, но толку не будет никакого.
Бережицкий искренне удивился.
— Почему?
— Мы с мужем их отпустили вчера, и они покинули квартиру вслед за нами.
— Благодарю за новость, но я обязан опросить и их.
5
— Почему вы сразу не телефонировали в полицию?
— Не пришло в голову.
— Скажите, вы смогли бы опознать человека, напавшего на вас?
— Склоняюсь к тому, что смог бы.
— Опишите его.
— Ростом таким же, как и у меня, ну, может, на полвершка повыше будет, — сощурил глаза Горчаков, вспоминая черты нападавшего, — лет до тридцати, руки сильные, но без мозолей. — Увидев недоумённый взгляд Филиппова, на четверть тона повысил голос. — Представьте себе, я успел разглядеть его ладони. Кстати, на безымянном пальце правой руки он носит то ли кольцо, то ли перстень. Простите, не слишком долго пришлось рассматривать мне сей предмет, — иронически добавил хозяин. — Так, что ему до тридцати лет, я сказал… Никаких приметных пятен и шрамов на лице не было, даже усов.
— Глаза, — подсказал Владимир Гаврилович.
— Заметил, что тёмные. Нос… не толстый и широкий, скорее, греческий, тонкий и острый. Зубы белые, чёрных провалов, когда он что-то говорил напарнику, я не заметил.
— Значит, передние зубы все целые?
— Именно так. Волосы были скрыты под шапкой, но мне почему-то показалось, что пострижены коротко. Не знаю почему, но… и говорил этот человек приятным баритоном, хотя и старался не говорить громко. Видимо, эти бандиты боялись, что возню и шум услышат соседи.
— А второй?
— Вот его мне не довелось увидеть. Он находился всегда либо за моей спиной, либо за дверью. Но голос его напоминал мне скрип телеги, не спрашивайте почему, не отвечу. Просто так показалось.
— Вы запомнили, в чём они были одеты?
— Про второго я уже вам поведал, он для меня так и остался инкогнито, а вот первый… — Горчаков сощурил глаза и посмотрел куда-то в сторону, сжав губы, потом покачал головой. — На том, что меня душил, добротное пальто, оно оказалось расстёгнутым, так что мне пришлось лицезреть и его рубашку, и костюм. Их тоже не постеснялся бы надеть какой-нибудь из света. Видимо, для того, чтобы дворник и привратник не заподозрили в них обычных разбойников.
— Возможно, — согласился Филиппов. — Вы уже осмотрели квартиру и можете сказать, что они похитили?
— Увы, ещё не успел. Но, как я уже сказал, забрали бумажник чёрной кожи с моими инициалами «АНГ», часы, — это то, что достали из моих карманов.
— Андрей Николаевич, простите, но вы должны составить список, он нужен нам для проведения дознания. Возможно, нападавшие направятся к перекупщикам краденого или в ломбарды. Простите, но я не буду вас утомлять перечнем действий, которые мы предпримем.
— Хорошо.
— Когда должен явиться Ефим?
— Утром.
— Он выпивает?
— Как обычный русский человек, — улыбнулся Горчаков, — когда подворачивается возможность.
Владимир Гаврилович не стал оспаривать последнее утверждение: как говорится, каждый судит согласно своим убеждениям.
Филиппов поднялся со стула, показывая тем самым, что не намерен больше беспокоить пострадавшего.
— Андрей Николаевич, если мне или моим сотрудникам придётся вас навестить для уточнения новых сведений, вы уж не обессудьте, такова служба.
Уже у двери начальника сыскной полиции догнал вопрос Горчакова.
— Вы всерьёз уверены, что найдёте грабителей?
Владимир Гаврилович улыбнулся, но ничего не ответил. Власков вышел вслед за начальником.
— Николай Семёнович, раз уж Лунащук занимается Ефимом, то будьте любезны, проверьте кухарку и дворника. Кто-то же должен был знать, что никого не будет в квартире.
— Я бы и хозяина не сбрасывал со счетов.
— Поясните, Николай Семёнович.
— Мог он сказать кому-то, что дома не будет слуги и его самого?