Тетушкина тушеная рыба оказалась совсем недурна, может быть, потому, что специи напрочь отбили рыбный запах, но больше всего я налегал на хлеб с вишневым вареньем. Оно и вправду было превосходным: даже Кристал намазала себе два ломтя, да и все прочие воздали ему должное. На некоторое время разговоры смолкли: такое случается, когда, проведя весь день верхом, люди пересаживаются из седел за обеденный стол.
– Я тут получил письмо от Перлота, – прервал молчание дядюшка. – Там говорилось о твоих гармонизированных стульях, которые вызвали большой переполох.
– Да. Это было одной из глупейших моих выходок.
– Я не нахожу это глупостью, – возразила Элизабет. Джастин с Дайалой поддержали ее кивками.
В ответ я кратко поведал о том, как моя затея с гармонизацией мебели субпрефекта привела к тому, что мне пришлось уносить ноги из Галлоса, не успев даже толком устроить будущее Дейрдры и Бострика.
– …привнесение гармонии извне отнюдь не всегда ведет к решению проблемы, – заключил я и, печально улыбнувшись, добавил: – Правда, понимание этого не уберегло меня от повторения подобных поступков.
– Еще Перлот написал, что у тебя появилась славная придумка – детская мебель, – промолвил Сардит, отпивая добрый глоток эля, и до меня дошло, что это одна из причин, по которой матушка сочла дом дядюшки более подходящим местом, чтобы принять Джастина.
– Я подыскивал что-нибудь, чем мог бы заняться Бострик, и подумал, что знатные и богатые люди, пожалуй, могли бы выложить денежки за особую мебель для своих детишек. И мне повезло: так оно и вышло.
– Перлот пишет, что такие изделия и сейчас пользуются спросом.
– Думаю, стоит попробовать ввести их в моду и в Кифриене.
– И то сказать, поработал бы на детишек. Не все же тебе ублажать Антону, – промолвила Кристал. Как я почувствовал, в шутку или, по крайней мере, не вполне серьезно.
– А она хороша собой, эта Антона? – с блеском в глазах полюбопытствовала тетушка.
– Она старше меня и содержит местное… увеселительное заведение. Дела у нее идут успешно. Я сделал для нее письменный стол и получил заказ на столовый гарнитур.
– Наверняка со всякими финтифлюшками и завитушками, – рассмеялся дядюшка.
– Стол был сделан со вкусом, на зависть даже самодержице, – возразила Кристал.
– О! – воскликнула Элизабет. – Нет никого опаснее куртизанки, обладающей умом и вкусом.
– Почему бы Каси не назначить ее казначеем? – предложил я, не совсем в шутку.
– С ней, пожалуй, было бы легче иметь дело, чем с Муррис, – подхватила Кристал.
– Не передаст ли кто хлеба? – попросил Джастин.
– А как насчет варенья? – спросила Элизабет с лукавым прищуром.
– Это само собой.
Горшочек с вареньем уже почти опустел, так же, впрочем, как и обе корзинки – из-под черного хлеба и из-под белого.
– Над чем еще работаешь? – поинтересовался дядюшка.
– В последнее время нарасхват шли дорожные кофры. Кстати, есть ли какой-либо материал, кроме ели, так совмещающий в себе легкость и прочность?
– Вроде нет, – ответил он, задумчиво почесав бороду. – Правда, кое-кто нахваливает бристанийскую пихту, но она легко загнивает, особенно при повышенной влажности. Кто путешествует по воде…
Кристал, прикрыв рот ладошкой, зевнула, и это не укрылось от тетушки.
– Вы, надо думать, можете говорить о своем ремесле до утра, но завтра нам всем рано вставать. Джастин с Гуннаром не дали мне поучаствовать в их прошлом… приключении по моему малолетству, но на сей раз я своего не упущу.
Я взглянул на Сардита, и он улыбнулся не очень весело.
– Кто-то должен помогать ей чувствовать почву под ногами, и по всему выходит, что это я.
Я покинул столовую с таким ощущением, будто что-то упустил, но нас с Кристал ждала дальняя спальня с широкой двуспальной кроватью и пуховой периной поверх туго натянутого на раму полотна, обещавшей прекрасный сон. Мне подумалось, что это нововведение дядюшки Сардита можно будет позаимствовать. Если, конечно, представится такая возможность.
Покрывало было серебристо-зеленым с темно-зеленым звездным орнаментом. Я такого не помнил.
– Ты переживаешь из-за того, что твои дядюшка и тетушка собрались с нами? – спросила Кристал, стягивая сапоги и снимая рубаху.
– И да, и нет. Тетушка Элизабет всегда была способна на куда большее, чем догадывались даже знавшие ее люди. Но моя матушка тоже едет с нами, а я просто не представляю, что могут сделать она или дядюшка Сардит. Зачем едут они?
– Затем, – ответила Кристал, откидывая покрывало, – что они не верят в нашу победу. И не хотят остаться одни.
CXX
Великий лес, Наклос (Кандар)
Три друиды и Древняя стоят над песчаной картой, созерцая бурлящую тьму, прокатывающуюся по Кандару и распространяющуюся через залив к темному острову. Однако тьму, что ползет над песками залива, окружает белизна.
Позади четырех человеческих фигур раскинул ветви дуб, более старый, чем любая держава или предания любой державы, хранящие память об ангелах.
– И снова армии Тьмы и Света сошлись вместе, – возглашает Древняя.
– Но влюбленные, они управляли башнями демонов во имя гармонии. Какая песня могла бы быть сложена. Возможно, кто-то ее еще споет, – говорит певец с серебряными волосами.
– Дайала ушла, и она знала, что об этом не будет пропета песня, Верлинн, – говорит Сиодра. – О чем бы ты стал петь? Или ты надеешься на торжество наследия твоего сына?
– О чем петь, найдется всегда! Певцы уходят, но песни вечны.
– Меня восхищает твоя вера, но эта тьма лишена души, и машины лишь сковывают в себе гармонию. Они не поют.
– Они не победят, – объявляет Древняя.
– Разве Дайала обратит против них хаос? – говорит Фриза. – Она не сможет.
– Нет. Против порожденных нынешним временем волн хаоса и гармонии ей не устоять, и она это знает. Не устоим и мы.
– А что будет потом? – спрашивает Сиодра.
– Песни переживут все, – мягко говорит Верлинн.
– И Равновесие сохранится, – добавляет Древняя, – вне зависимости от того, кто заплатит за это и сколь великую цену.
Ветви древнего дерева шелестят в самом сердце Великого леса.
CXXI
Рассвело слишком рано, но мы торопливо встали и, едва ополоснувшись, оделись. Трудно было поверить, но, сытно позавтракав предложенными тетушкой Элизабет булочками, фруктами и даже пирожками с яйцами, мы к тому моменту, когда солнце лишь показалось над горизонтом, давно оставили позади запертый дом и мастерскую дядюшки Сардита.
Еще стояло раннее утро, а мы, свернув направо с Главного тракта, двинулись по сужавшейся дороге на Уондернот и по мощенной камнем улице въехали в центр города, к почтовой станции и двухэтажному зданию «Сломанного Колеса», по словам отца, вот уже несколько столетий являвшегося здесь единственным трактиром. Менялись только владельцы, а само заведение оставалось прежним. Вот и сейчас оно было выкрашено заново, но все в те же традиционные кремово-коричневые цвета.
Позади площади мы приметили юнца, сидевшего на крыльце лавки медника. Я помахал ему, и он помахал в ответ, несколько удивившись появлению в такую рань всадников, да еще и шести сразу. Проехав мимо шорной мастерской Лерака, мы выехали из центра, а затем и из самого городка, продолжая путь на запад. К югу от дороги теперь тянулись мягкие холмы, поросшие вишнями, яблонями и ябрушами. Низкая каменная стена отделяла сады от дороги.
На вершине низкого холма высилось окруженное садами, одинокое каменное здание Института.
– Вот он, – сказал я Кристал.
– Вот уж не думал, что он устроит здесь подобное заведение, – заявил Джастин.
Я воззрился на дядюшку.
– Давным-давно, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд, – когда я был молод и работал над своим сухопутным пароходом, мы с ним стояли на этом самом месте, и я сказал, что было бы недурно перевести сюда Совет. Он тогда эту идею одобрил, но вместо того основал этот Институт и выстроил для него здание. Занял прекрасное место, на вершине холма.