Инна рассказала правду…
Нет больше Игоря.
В тайнике были найдены отпечатки пальцев Кожиной и еще одни, не установленные. Снимки прилагались.
Клавдия отложила их в сторону. Надо будет отдать, чтобы поискали по картотеке. Игорь это делал мастерски.
Но Игоря нет.
А это… Клавдия не сразу поняла, зачем ей передали заключение экспертизы по взрывчатым веществам. А потом вспомнила — Степанов. Пластиковая мина в его машине.
Шло перечисление артикулов взрывчатки, расчеты, схемы, заключения, а потом была приколота бумага с короткой записью: «Лаборатория произвела четыре экспертизы по запросам из горпрокуратуры о пластидах в 1999 году».
Клавдия прочитала бумажку, немного удивилась педантичности экспертов. Никто их не спрашивал, сколько раз в этом году они занимались пластидами. Странно.
Никуда идти, ничего делать не хотелось. Хотелось сидеть в кабинете и думать, думать, думать.
Клавдия позвонила Малютову.
Тот сказал, чтобы зашла, получила постановление на задержание Далматова, на обыск и выемку документов из его кабинета в районной прокуратуре.
Клавдии не хотелось сейчас идти по коридорам, встречать сочувствующие взгляды коллег, и она попросила секретаршу принести бумаги к ней.
Нет, она решительно не понимала, кто и как сумел увезти Ирину. Что за молодой человек? Только Игорь мог это сделать, да и то по очень веской причине.
Но Игоря тогда уже не было… в живых.
Она позвонила Шевкунову:
— Станислав Сергеевич, Дежкина. Что-нибудь новое есть об… — чуть было не сказала «Игоре», — о Порогине?
— Я вчера тебя не дожда-ался, Клавдия, ты прости.
— Ничего. Так что?
— Сегодня нашли ги-ильзы.
— От ПМ?
— Нет, от… не пове-еришь. От «беретты».
— А еще?
— Есть кое-какие нарабо-отки. Но пока не хочу говорить, суеве-ерен.
— Понимаю. Если будет что-то новое — скажи.
— В первую о-очередь.
— Спасибо.
— Ну что ты, ей-бо-огу, Клавдия, — даже обиделся Шевкунов.
Ну, все. Больше здесь делать было нечего. Дежурный по городу знает мобильный телефон Ирины, сразу позвонит, если что… Ирина тоже свой телефон помнит.
Клавдия вызвала машину и поехала в Крылатское.
По дороге проезжали мимо Филевского парка. Клавдия издали увидела оцепление, зевак и отвернулась.
А потом сразу вспомнила, как вчера брали Далматова. И почему-то стало неприятно. То есть арестовывать человека — что ж в этом приятного? Даже если он сволочь. Но Клавдию кольнуло другое. Какое-то чувство жалости, что ли. Еще эта его несчастная жена, дочка…
Нет, совсем она расклеилась.
Кабинет Далматова можно было назвать этим словом только с большим преувеличением. Так, закуток под лестницей. Туда с трудом втискивались трое, и сразу нечем становилось дышать.
На окне пиала с высохшим чаем. Облезлый сейф в углу, стол с черной рваной клеенкой, обогреватель «луч» и четыре стула.
Клавдия открыла сейф и вынула бумаги. Прямо так, как они лежали, — кучей. Вынула и ахнула. Газеты вперемежку с протоколами, рекламные листовки и следственные фотографии, брошюрки и письма, экспертные заключения и журналы.
Все-таки Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и они никогда не встретятся.
Как из этого вороха можно было выуживать нужные бумаги, Клавдия угадать не могла. Но она представила себе круглого ленивого Далматова, который не спеша смотрит в эти листочки, что-то соображает, перекладывает, рассматривает…
Ну что ж. Придется заняться этой макулатурой.
Сейчас она все сложит в ясную картинку. И будет понятно, каким образом следователь Далматов переквалифицировал неизвестную аферистку в Кожину.
Должен быть, кстати, и портрет этой неизвестной воровки. Клавдия и мысли не допускала, что Далматов мог что-нибудь уничтожить. Ему для этого пришлось бы неделю отделять зерна от плевел.
Поблагодарив сопровождавших ее сотрудников прокуратуры, Клавдия засучила рукава и принялась за работу. Очень скоро ей стало ясно, что дел в производстве у Далматова было четыре.
Она не стала их читать, только запомнила фамилии. И потом каждый документ подкладывала к одной из четырех кучек, которые расположила на столе и двух стульях.
Папку от дела Кожиной она нашла на полу, вернее, под ножкой стола. После этого стол начал немного покачиваться, и Клавдия оценила остроумие следователя, который приспособил уголовное дело в хозяйство. Действительно, не пропадать же добру.