В категориях войны.
ГЛАВА 12
По дороге Клавдия вдруг вспомнила странную приписку к заключению экспертов. Это же она просила Игоря узнать, занимался ли кто-нибудь пластитами в их прокуратуре. Значит, только в этом году было четыре дела. Или крутятся до сих пор.
Да, но зачем она хотела это знать? Клавдия вспомнить не могла.
Еще подъезжая к отделению, Клавдия увидела какую-то суету. На этот раз почему-то даже предчувствия никакого не было. Ну, суетятся люди и суетятся. Вся суета сует и всяческая суета.
Показала дежурному документы. Тот почти не посмотрел, что-то кричал в телефон.
— Далматов еще у вас?
— Пройдите к дежурному следователю, — кивнул он на лестницу.
Клавдия поднялась на второй этаж и нашла кабинет с нужной табличкой. Но в нем было пусто.
Мерцал экран компьютерного монитора, ветер из форточки шевелил бумаги на столе.
Клавдия села.
И вдруг встала.
Не дай Бог!
Она вылетела в коридор и схватила за рукав пробегающего милиционера.
— Где у вас «обезьянник»?
На милицейском и бомжевском жаргоне это означало — камеры предварительного заключения.
— В том крыле, — махнул рукой милиционер.
Клавдия бросилась в указанном направлении и столкнулась в дверях со старшим лейтенантом.
— Это вы из прокуратуры? — спросил он.
— Я. Где Далматов?
— Видите какое дело… — развел руками старлей.
— Где Далматов?! — гаркнула Клавдия.
— Там он… Но мы накажем, мы строго накажем…
Клавдия его уже не слушала.
Она влетела в камеру и замерла.
Он стал даже как-то выше ростом. Вообще повешенные выглядят длинными и плоскими.
Далматов висел на ремешке, привязанном к решетке. Синий язык завернулся за верхнюю губу.
— Это Петричев, я ему говорил… — поспел бежавший следом старлей. — Не сняли ремешок — и вот.
— Когда?
— Да с полчаса назад. Нет, минут двадцать всего.
— Экспертов вызвали?
— Все сделано, все. А виновные будут строго наказаны…
Клавдия достала из сумки резиновые перчатки, натянула на руки.
— Никого не впускайте.
Она не могла ждать, пока приедут эксперты. Она должна была проверить сама.
Мало приятного ощупывать труп. Далматов был еще теплый. В карманах Клавдия нашла спичечный коробок, пачку «Мальборо», семнадцать копеек и катушку ниток.
Она долго пыталась сообразить, зачем Далматову понадобились нитки, но так и не поняла.
— Давно стены красили? — спросила старлея.
— Недавно, мы вообще следим.
— А это было?
Клавдия показала на угол стены, где было нацарапано что-то вроде римской III или просто кто-то отмечал время своей жизни в этой неволе.
— Не знаю. Нет, кажется. Мы сейчас выводного спросим. Он в камеры заглядывает.
— Он в камеры не заглядывает, — сказала Клавдия. — Он у вас бездельник и разгильдяй. Я, вы слышите, я буду сама заниматься этим делом.
Она сказала это так, словно все вокруг должны были знать, какая она жестокая и кровожадная.
А Клавдия это говорила потому, что чувство вины перед Далматовым теперь стало из абстрактного реальным и неутихающим.
Конечно, проведут расследование. Конечно, накажут милиционеров. Но виновата-то она. Ей бы еще вчера увидеть в глазах этого круглого казаха, что будет сегодня. Ей бы сразу понять — эти тихие, медлительные люди уходят из жизни легко и просто. Потому что не умеют за нее бороться, потому что не понимают ее сложностей. Потому что Восток есть Восток, а Запад…
А Запад его убил.
Скоро прибыли эксперты.
Труп сняли, начали обследование.
Минут через двадцать медик сказал:
— Самоубийство. Точно. Во всяком случае, никаких следов борьбы.
Отпечатки пальцев на ремешке тоже были только Далматова.
Да, это была война. И не важно, убивали враги, или человек убивал себя сам.
Клавдия позвонила Шевкунову.
— Ты что-о?! — потухшим голосом протянул он. И спросил, как же, как Клавдия: — Когда-а?
— С полчаса назад.
— Я должен, я должен был догада-аться, — сказал Шевкунов, снова повторяя Клавдины мысли. — Я ж утром его допрашивал, знаешь, это был уже и не жиле-ец. Даже страшно.
А Клавдия эта видела еще вчера.
— Брось, Станислав Сергеевич, ты ни в чем не виноват.
— Я до-олжен был догадаться. Сиди-ит, молчи-ит, кива-ает на все.
— Что-нибудь сказал?
— Нет. Даже зацепочки никакой.
— Ты его про Савелова спрашивал?
— Конечно. Кива-ает.
— Приедешь?