Клавдии неприятно было на него смотреть, и она повернулась к затихшему залу.
— Мелочи, казалось бы. Вот захожу давеча в соседний кабинет посмотреть видеокассету. А почему? Потому что у меня видеомагнитофона нет.
— Ты же знаешь, Дежкина, — вдруг сорвался и перешел на «ты» Малютов, — у нас нет денег.
— Да я не про это. Я про другое. Вот сижу я, смотрю телевизор, следователь сидит за моей спиной. Потом я ухожу, а он спрашивает — что интересного? Понимаете?
— Мы должны все друг другу доверять, — снова вставил Малютов.
— Да-да. Мы уже так надоверялись, что телепатами стали. Вот говорю я с тем же следователем о смерти Далматова. И задаю вопрос: ты его о Савелове спросил? И он мне отвечает — конечно. А откуда он про Савелова мог знать? Не мог он знать про Савелова, потому что про Савелова только я знала. Телепатия, не иначе.
— Какой Савелов? — спросил кто-то из зала.
— Да не важно. Или вот, идем мы с Калашниковой на встречу с подозреваемой. Только нам она доверилась. Никто не знает. И вдруг кто-то похищает Ирину возле самого места встречи. Откуда узнали? Телепатия — не иначе. Не следили же за нами, — иронично добавила она. — А то еще хуже. Говорила я по телефону с Игорем Порогиным. Последний наш разговор был. Это я его послала в Крылатское. И по дороге его убивают. А знаете почему? Дверь открыта была.
— Ты что хочешь сказать? — вдруг побледнел Малютов и невольно встал.
— Я хочу сказать, что в прокуратуре воняет. Я хочу сказать…
Шевкунов встал и, шагая по ногам, двинулся к выходу.
— Куда же вы, Станислав Сергеевич? — громко спросила Клавдия. — Я ведь про вас говорю!
Шевкунов не успел дойти до конца ряда. Застрял. Впрочем, самообладания не потерял.
— Да я по-онял, Дежкина, на кого ты бо-очку катишь, — улыбнулся он.
— На тебя качу, правильно.
— И после этого ты тут нам поешь о профессионализме? Какие-то домыслы, слова, фантазии… — продолжал гнуть свое Малютов.
— Я не хотела, — сказала Дежкина тихо. Микрофон разнес ее слова громом небесным. — Я думала — потом. Сядем, поговорим. Но вы, Владимир Иванович, меня заставили.
С этими словами Клавдия полезла в сумку и достала сложенный лист ватмана.
— Чей это портрет? — спросила она, разворачивая рисунок.
Ответа не последовало — сходство было разительным.
— Эту картинку нарисовала та самая Кожина, которая якобы убила Савелова и Коротного. Где она вас видела, Станислав Сергеевич? Где она могла вас видеть?
— Ма-ало ли… Да пустите вы меня.
— Она видела, как вы убили этих Савелова и Коротного.
Малютов бежал, чтобы взять у Клавдии рисунок, Шевкунов пробивался к выходу, его не пускали.
— Но это еще не конец. Я все-таки профессионал, Станислав Сергеевич. Ваши пальчики были в тайнике у Кожиной. Это наши ребята документально подтвердили.
В зале началось что-то невообразимое. Орали все. Кто-то хватал за руки Шевкунова, но тот умело отбивался.
— Это вы убили Порогина! — гремела Дежкина. — И не из «беретты», как вы мне сказали, а из того же пистолета ПМ. Я специально проверила — ствол тот же, из которого положили оперативника и милиционера. И Далматова вы довели до самоубийства.
— Она врет! Она все врет! — кричал Шевкунов, небезуспешно пробиваясь к двери.
Клавдия поднесла к микрофону аудиокассетник:
«Клавдия Васильевна, слушайте меня внимательно. Вам надо привести Кожину на то же место, в то же время. Никаких слежек, никому не сообщать. Речь идет о вашей семье», — прозвучал растянутый голос Калашниковой.
— Она дала мне знать! — крикнула Дежкина. — Она специально тянула слова. Вы слышите, она мне рассказала о вас.
Шевкунов наконец пробился к двери, ухватился за ручку, как утопающий хватается за соломинку, и распахнул створки.
В следующую секунду он лежал плашмя на полу.
В дверях, как символ мщения, стояла Ирина Калашникова. Удар у нее был не женский. Да, в общем, и накипело.
В воскресенье всей семьей пошли в зоопарк.
Клавдия уломала Федора, уговорила Макса и заставила Ленку. А уж Ирина и Кожина сами напросились.
Мальчишка у Инны был смышленый, но очень печальный. Только возле обезьян немного растаял.
Там одна обезьянка лежала, укрывшись картонной коробкой. Ну ни дать, ни взять — бомж.
— Уйду я из прокуратуры, — сказала Ирина, когда ели мороженое.
— Вместе уйдем, — сказала Клавдия. — Вот дела закончим — и все.
— Это когда же?
— Боюсь, не скоро. Все только начинается.
