— Читал Шопенгауэра? — спросил мужчина, не глядя на Даллова.
— Нет, — ответил Даллов, затем поправился: — Впрочем, листал немного.
— Почитай, — велел трубоукладчик.
Даллов пообещал непременно сделать это. Подозвав знаком официанта, он все-таки спросил мужчину:
— Вы читаете только Шопенгауэра? Больше никого?
— А зачем? — удивился мужчина. — У него все написано.
— Тогда вам легче, — весело сказал Даллов и вытащил портмоне, так как к столику подошел официант. Расплатившись, он допил пиво. — Ну и как, — спросил он. — Вам удалось найти у Шопенгауэра что-нибудь поучительное?
Трубоукладчик улыбнулся и кивнул.
— Тогда счастливо оставаться, — сказал Даллов и поднялся. Сняв с вешалки пальто, он надел его, затем попрощался с собеседниками.
Взглянув на него, трубоукладчик проговорил:
— Я понял, что прямая — это лабиринт.
После этих слов он и женщина выжидательно уставились на Даллова.
— О! — только и сумел сказать Даллов. Подумав, он снова попрощался и вышел из пивнушки.
На улице было холодно, поэтому он пошел прямо домой. За несколько метров до поворота на свою улицу ему пришлось сойти с тротуара, так как там зияла яма. Она была огорожена жердочками с красно-белой полосатой тесьмой. Даллов попробовал заглянуть в черную яму. Лабиринт, вспомнил он. Странноватая философия для трубоукладчика. На следующее утро его разбудил звонок в дверь. Он встал, поглядел на часы и вышел в коридор.
— Кто там? — спросил он через закрытую дверь и услышал чей-то голос, но ничего не разобрал. — Секунду, — крикнул он.
Зайдя в ванную, он накинул халат и причесался. Открыв входную дверь, он увидел на пороге Шульце и Мюллера, тех двух мужчин, что разговаривали с ним в пустом кабинете окружного суда. Широко улыбаясь, они поздоровались и шагнули через порог. Лишь оказавшись уже в коридоре, Шульце попросил разрешения войти. Даллов мотнул головой и сказал, что толком еще не встал и потому не готов принимать гостей, однако оба мужчины принялись уверять его, что заглянули лишь на минутку.
— Ладно, проходите, — раздраженно сказал Даллов и открыл дверь гостиной.
Предложив гостям стулья, он убрал со стола стакан и тарелки, после чего запахнул поплотнее халат и сам подсел к столу.
— Мы уже дважды навещали вас, но, к сожалению, не заставали дома, — сказал Шульце.
Даллов посмотрел на него, однако ничего не ответил. Ему отчетливо слышалось ровное тиканье старенького будильника с книжной полки. Встав, он подошел к ней, взял будильник, аккуратно завел, поставил обратно. Потом он снова сел. Оба мужчины следили за ним.
Поскольку Даллов молчал, заговорил Шульце:
— Мы зашли, чтобы еще раз предложить работу. Может, вы передумали?
— И это все? — спросил Даллов.
Он поднялся, подошел к двери гостиной и распахнул ее.
— Погодите. Сядьте, пожалуйста. Нам надо поговорить, — сказал Шульце.
С лиц обеих мужчин не сходила вежливая улыбка.
Выждав несколько секунд у распахнутой двери, Даллов сказал:
— Уходите, прошу вас. Мне нечего вам сказать, и мне ничего от вас не надо.
Мужчины продолжали сидеть, не переставая улыбаться. Даллова злило то, что он впустил их в квартиру.
— Сядьте, пожалуйста, — повторил Шульце.
— Уходите же, наконец! — повысил голос Даллов.
Оба мужчины старались удержать улыбку на губах, однако улыбка эта постепенно исчезла, оставив напряженное выражение лиц. Мужчины встали и вышли из гостиной.
Теперь уже безо всякого дружелюбия Шульце обернулся к Даллову и сказал:
— Мы можем вам помочь. Но можем и доставить неприятности.
— Это мне известно, — сдержанно отозвался Даллов.
— Мы еще дадим о себе знать, — проговорил Шульце, переступив порог квартиры.
С лестничной клетки повеяло холодом. Почувствовав озноб, Даллов потер руки и сказал:
— Лучше не надо.
Он закрыл дверь. Пройдя в спальню, он прямо в халате лег на кровать и принялся размышлять об этом утреннем визите.
Весь день он провел дома. Полистал книги, почитал старые письма, на которые уже не надо было отвечать и новости из которых вызывали у него лишь смутные воспоминания или недоумение. Он наскоро приготовил завтрак и без особого аппетита поел, продолжая просматривать бумаги. Стряпня разонравилась ему уже через несколько дней, и теперь каждодневной работой на кухне он занимался без прежней охоты.
Вечером он ушел из дома. На трамвайной остановке он долго разглядывал расписание и схему маршрутов, решая, куда бы поехать. Подошел трамвай, он сел в вагон, а когда трамвай уже тронулся, сообразил, что все еще не знает, куда ехать и зачем он вообще сел на этот трамвай. Тем не менее он остался в почти пустом вагоне, разглядывая подростков, парней и девушек, которые столпились на передней платформе и нахально обжимались. При этом девчонки вели себя не менее агрессивно и нагло, чем ребята. Они изъяснялись совсем немногими, часто повторяющимися словами, которые отчасти даже забавляли Даллова тем, что в нормальном обиходе они воспринимались бы как ругательства или даже оскорбления, у подростков же они явно служили знаками симпатии и расположения. Одна из девушек то и дело хватала парня между ног, тот вроде бы и отталкивал ее, но, с другой стороны, чувствовал себя польщенным.