— Мне пришлось бы слишком о многом забыть, — с горечью сказал он, — а я ничего не хочу забывать. И ничего не хочу прощать.
Рёсслер развел руки.
— Не думаю, чтобы ты мог меня в чем-либо упрекнуть, — проговорил он сердито, — я всегда вел себя корректно по отношению к тебе. Или ты обвиняешь меня в том, что я стал доцентом, пока ты… — Рёсслер не закончил фразу, Даллов только усмехнулся. — Приговор был глупостью. Да и весь процесс. Однако и ты поступил не лучшим образом. Во всяком случае, не умно. Но стоит ли сейчас говорить о глупостях?
Рёсслер откинулся в кресле и озабоченно посмотрел на Даллова. Потом он встал, подошел к письменному столу, выдвинул ящик, достал пепельницу. Поставив ее перед Далловом, он сказал:
— Ладно уж, в виде исключения.
Он снова сел. Даллов твердо решил не курить. Не хотелось проявлять слабости, тем более поддаваться на подобные жесты Рёсслера.
— Подумай над моим предложением, — сказал Рёсслер, — забудь все эти глупости и возвращайся. У нас есть для тебя место старшего ассистента. Можно подумать и о доцентуре, годика через четыре, пожалуй, что-нибудь получится. Конечно, надо подать заявление о восстановлении в партии. Особых проблем я и тут не предвижу.
Даллов задумался. Он вспомнил восемь лет, на протяжении которых он писал в университете кандидатскую и работал ассистентом, вспомнил заседания, конференции, семинары, бессмысленно потраченное время. Достав сигарету, он закурил и твердо сказал:
— Все это было бы похоже на плевок в лицо себе самому.
Рёсслер с досадой посмотрел на него. Он встал, прошелся по кабинету. Подойдя к шкафу, он качнулся с пяток на носки и обратно, прислонился к шкафу, снова оттолкнулся от него.
— Как хочешь, Петер. Предложение сделано. Обдумай его и через пару дней дай ответ. До пятнадцатого июня я жду окончательного решения.
— Мое решение окончательно.
Рёсслер подошел к креслу, сел. Со страдальческой миной он взял карандаш, повертел его в руке.
— Тем не менее я буду ждать до пятнадцатого, — сказал он и добавил с прежней досадой: — Чего же ты все-таки хочешь? Чего тебе надо?
— Не знаю, — ответил Даллов. — Правда не знаю.
— Извини, — взорвался Рёсслер, — но я тебя не понимаю. Что с тобой? Образумься же наконец. В чем, черт возьми, проблема?
— Со мной все в порядке. Жизнь дала мне еще один шанс, и я хочу им воспользоваться.
Рёсслер снял очки, внимательно посмотрел на него. Он считает меня сумасшедшим, спокойно подумал Даллов. Он затушил сигарету и с улыбкой добавил:
— Я никогда не ставил своей жизненной целью сделаться старшим ассистентом.
Рёсслер на миг прищурился. Потом взял со стола очки, надел их и скучающим голосом сказал:
— Делай что хочешь. Но подыщи себе работу. А то у тебя будут неприятности. — И почти враждебно закончил — Я сделал это предложение не по собственной инициативе. Меня весьма настойчиво попросили…
— Мюллер и Шульце? — встрепенулся Даллов.
Рёсслер удивленно поднял брови:
— Кто?
— Я говорю: Мюллер и Шульце. Эти типы тебя просили?
Рёсслер недоуменно замотал головой.
— Нет. Звонил доктор Бергер, судья, который вел твой процесс.
Даллов встал:
— Это все, что ты хотел мне сказать?
Рёсслер не ответил. Даллов молча кивнул ему и пошел к двери.
— Жду до пятнадцатого, — сказал Рёсслер вдогонку.
Барбара Шлейдер поманила Даллова к себе. Он сел на ее стол, она протянула сигарету.
— Жаль, — сказала она и в ответ на вопросительный взгляд Даллова указала пальцем на переговорное устройство. — Я все слышала.
— Бергер сюда приходил? — спросил Даллов.
Она качнула головой:
— Только звонил.
Услышав это, Даллов почувствовал облегчение. Неожиданно, может, потому, что она так игриво улыбнулась ему, он положил ей руку на грудь. При этом он посмотрел ей прямо в глаза.
— Убери-ка лапы, — дружелюбно сказала она.
Она продолжала улыбаться, поэтому Даллов не понял, говорит ли она всерьез, но руку тут же убрал и смущенно пробормотал:
— Извини. Это все оттого, что я тебя…
— Знаю, — перебила она его, — все знаю. Мужчин я понимаю без слов.
Она рассмеялась, заметив, как он покраснел. Борясь со смущением, он спросил, нельзя ли пригласить ее пообедать. Они договорились встретиться в ресторане в центре, так как он не хотел заходить за ней в институт.
Уже выйдя на лестничную клетку, Даллов повернулся и пошел в коридор. Он пробежал по нему до конца, заглядывая в открытые двери и надеясь увидеть кого-либо из своих прежних коллег. Студенту, который встретил его удивленным взглядом, он назвал первую пришедшую в голову фамилию — где, мол, такой-то? Потом спросил про Сильвию, но студент не знал, где она.