Судья хоть и сделал всерьез замечание Даллову, однако на лице его при этом промелькнула довольная улыбка.
Поигрывая пустым стаканом, Даллов ждал, как откликнется отец на его рассказ. Старик беспомощно глядел на свои руки, шумно дышал, но молчал. Поэтому Даллов добавил:
— Я не мог не сказать этого судье, отец. Ведь из-за моего приговора он не промучается ночью ни одной бессонной минуты. Я просто не мог смолчать.
— Стол накрыт, идите сюда, — позвала мать. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку, и лишь легкая дрожь в голосе выдавала, что она слышала весь рассказ сына.
— Двадцать один месяц, — проговорил старик; ничего другого он не сумел сказать, раздумывая над услышанным.
— Лучше забудьте все это, — сказал Даллов и накрыл ладонью отцовскую руку, — сам я уже почти ничего не помню.
Он встал и прошел за матерью в гостиную.
После обеда они опять сидели на веранде. Мать рассказывала о Герде, сестре Даллова, которая жила с мужем и детьми в райцентре. Потом мать сообщила, что у Марион родился ребенок, которым она приходила похвалиться. Марион была прежде женой Даллова. Они поженились в девятнадцать лет, а через год развелись. Теперь Марион жила в соседней деревне. После развода Даллов с ней больше не виделся. Он молча слушал мать, даже когда она сделала паузу и вопросительно взглянула на него, он так ничего и не сказал.
Тогда мать сменила тему, заговорила о раненой ноге мужа, который вернулся с войны покалеченным.
— Двадцать пять лет нога его не беспокоила, а теперь все опять началось, — сказала она. — Ты ведь знаешь, отец никогда не жалуется и к врачу его не затащишь. Но во сне он так кричит, что я просыпаюсь…
— Ошибаешься, Маргарете, — перебил ее старик, — вовсе я не кричу и снов не вижу. Просто я разговариваю сам с собой, потому что хоть ночью ты меня не перебиваешь.
— Не болтай глупостей, — прикрикнула она, потом повернулась к сыну. — Ты только погляди, как он ходит. А еще посмотри на наше подворье, сразу все поймешь.
Старик сердито заворчал.
— А чего ты хочешь? Чтобы я в сарае крышу перекрыл? Для кого? Лучше уж продать все это и переехать в город. Там у нас будет квартира, где ничего и делать не надо — знай верти себе крантики да дави на выключатели.
Даллов молчал. Он знал, как огорчался отец из-за того, что никому из детей не мог передать хозяйство. Но сам Даллов был уже слишком далек от всего этого, он стал в деревне чужим, уже давно, и жить здесь больше не смог бы.
Спустя час он пошел с матерью в хлев кормить скотину. Обутый в отцовские резиновые сапоги, он скидывал с навеса вниз сено и солому. Потом резал подчерствевший хлеб и отвечал матери на множество ее вопросов. Вновь и вновь заверял он ее, что все у него в порядке, и только один раз не нашелся что сказать, когда она неожиданно проговорила:
— Через месяц надо огород вскапывать. Даже не знаю, как управлюсь. Отец-то больше не работник.
Вечером он пошел на вокзал и из комнатушки начальника станции позвонил в райцентр сестре. Они договорились, что следующим вечером он приедет к ней.
Начальник сидел за столом, отложив шариковую ручку; он откинулся на спинку стула и прислушивался к разговору. Когда замечания Даллова казались ему верными, он согласно кивал головой.
Закончив говорить, Даллов задержался, чтобы дождаться звонка с телефонной станции и узнать, сколько он должен за разговор. Начальник предложил Даллову присесть, но тот остался стоять, рассматривая на стене, позади трех телефонных аппаратов, схему железнодорожного сообщения. Схема его заинтересовала, так как с обычной карты на нее попало лишь то, что было существенным для управления железных дорог, то есть только населенные пункты, которые имели между собою железнодорожное сообщение. Там, где рельсов не было, на схеме оставались белые пятна, ничейная земля, пустыня.
Даллов представил себе, как выглядела бы его личная схема. Вот эта до смешного маленькая деревушка стала бы центром схемы, так сказать — ее столицей. Помельче, но достаточно заметным пунктом был бы Лейпциг, где он учился и преподавал. Пунктом такой же значимости пришлось бы сделать город, где он сидел в тюрьме, а точнее, саму тюрьму, ибо города он практически не видел. А еще следовало бы отметить несколько курортных мест на Балтийском побережье, Гарц, Мазуры и Грузию, точками надо обозначить Краков, Прагу, Будапешт и Москву. Конечно, кое-что добавится в последующие годы, но и тогда его личный атлас мира можно будет накрыть ладонью. Что ж, я ведь не управление железных дорог, сказал себе Даллов.