— Куда? В операционную?! — нервно закричал один из медбратьев, обращаясь к кому-то не видимому ей.
— Сейчас! Сейчас… Подождите секунду, — приказал голос из мрака.
Санитары остановились. Лицо мужчины, закрытого по шею белой простыней, оказалось прямо напротив нее. Оно лежало перед Могилевой, как голова Иоанна Крестителя на блюде — почерневшая, осунувшаяся, страдающая — обреченная…
— Слушай, Натали! — надрывно сказал он вдруг, глядя прямо в глаза Наташе расширенными красными зрачками. — Что это твой последний год. Не потрать его впустую, дешевкой… как… я… — Он говорил, давясь слогами и хриплыми, свистящими паузами. Она склонилась над ним.
Страх, схвативший за ягодицы липкими, холодными ладонями, подталкивал ее к нему. Его слова, то резкие, словно пощечины, то бесформенные, растекающиеся жижей букв, неумолимо складывались в невероятный, убийственный смысл…
— Ведь любит нежно тебя. Любит больше жизни. Хотел… женой, — простонал смертник. — Ты, не лги… прош-ш-у-у… умирая, Натали. Ты скоро умрешь! Я… с тобой… — Он поперхнулся шепотом.
Кривые губы, распятые на умирающем лице, тщетно попытались улыбнуться и сломались страшным оскалом.
— Быстро!!! — заорал невидимый голос.
Лицо мужчины с широко открытыми, немигающими глазами плавно отъехало влево, санитары свернули за угол, все стихло.
Лишь сердце болезненно билось о грудную клетку, будто мучимый клаустрофобией узник, отчаянно пытающийся вырваться наружу. Она стояла, задыхаясь от страха и таращась невидящим взглядом на мертвый больничный коридор…
* * *Ольга проснулась от звонка в дверь и пошла открывать. На часах замерло время — восемь утра. На ее лице еще мерцали веснушки блесток, оставшихся после вчерашнего выступления.
Дерганый сухопарый мужчина резко выбросил вперед руку с красной «корочкой». Но Ольга сразу забыла его имя и звание, расслышав только одну фразу, перечеркнувшую все.
Гость выплюнул ее изо рта, и она, словно громадная чернильная клякса, стремительно расплылась по ее жизни, ее мечтам, надеждам, привычкам, принципам, безвозвратно хороня их под своей вязкой черной массой, заполняя горизонт беспросветной темнотой…
— Владимир Костин был убит сегодня ночью у подъезда своего дома, — повторил мужчина жестоко. — Вы были последняя, кто видел его. Почему он поехал домой?
«Почему? Почему? Почему?» — отдалось в голове ударами молота.
— Потому что я — сука! — взвыла Ольга.
Она беспощадно скомкала ногтями лицо, она была готова разорвать его на куски…
— Господи, какая же я сука! Су-ука!.. Какая я бессердечная сука!!!
Еще никого на свете она не ненавидела так, как саму себя в эту навсегда остановившуюся минуту.
* * *Наталья Могилева робко нажала на кругляш звонка и тут же отдернула палец. Звонок получился короткий, как всхлип.
Певица озадаченно смотрела на золоченую металлическую табличку с надписью:
Иванна Карамазова
- недоумевая, как она могла не заметить ее в прошлый раз.
Двери открылись.
— Привет, — улыбнулась ей девица в черной шапочке. На ней были те же потертые джинсы и видавший виды свитер, обтягивающий упругую грудь. — Вернулась, Королева? — с ходу перешла она на «ты».
Но возведение Наташи в королевский сан сразу искупило ее фамильярность.
— Я пришла… — начала Могилева.
— …сказать, что зря меня не послушалась.
— Ну, в общем, да…
Это был единственный текст, заготовленный ею заранее, и теперь она просто не знала, что к нему добавить.
— Входи, — коротко предложила Карамазова.
Все было точно так же, как прошлый раз. В комнате горел камин, рядом, глядя на огонь, лежал черный водолаз, и даже окна, несмотря на разгар дня, были по-прежнему зашторены наглухо.
Подчиняясь жесту хозяйки, Наташа села в одно из двух стоявших у камина потертых кресел и глупо уставилась на круглую пропалину от сигареты на подлокотнике.
— Так что же случилось той ночью? — помогла ей Карамазова.
— На меня упала люстра, — ответила певица, не отрывая глаз от дыры. — Я очнулась в больнице. Потом, утром, выяснилось: прежде чем потерять сознание, я успела позвонить своему администратору и сказать: «Приезжай, я умираю»… У него были запасные ключи от квартиры. Он вызвал «скорую» и довез меня до больницы. Короче, ничего страшного. В основном ушибы. Только на лице царапина. Да и то не от люстры. Это бокал с вином разбился и оцарапал мне щеку.
Могилева повернулась к хозяйке левой тщательно загримированной щекой.
— Ерунда… — окончила она хмуро.
— Но тебе не дает покоя вопрос, — снова пришла ей на помощь Иванна. — Как я могла знать об этом?