Журнал зазывает и обещает, и Лилиана блаженствует, опьяненная ароматом процветания, который исходит от этих ярких глянцевых страниц. Она так погружена в сладостное созерцание, что даже вздрагивает, когда раздается звонок в дверь. Пускай, пускай приходят, думает она, мгновенно взяв себя в руки, ей нужны деньги, как можно больше денег; ничего в жизни не интересует ее так, как деньги, — разве что перспектива со вкусом их потратить.
Пускай он придет, этот запоздалый посетитель, она сумеет его ублажить, лишь бы только выкачать из него побольше.
Чтобы удивить его и сразу прибрать к рукам, недостаточно одной только со вкусом обставленной комнаты. Она использует мельчайшие, на первый взгляд незначительные детали: оставляет проспект открытым на самой соблазнительной странице, где изображена одна из гостиных в номере парижского отеля.
С удовлетворением окинув взглядом комнату и убедившись, что все в порядке, все как надо, принимает самую эффектную позу, какая, с ее точки зрения, подобает деловой женщине; новый клиент должен сразу же почувствовать, куда он попал, на каком высоком уровне выдержано тут решительно все, включая первый арендный взнос. Она даже положила ногу на ногу; так можно показать округлое колено, точеную щиколотку, а главное — туфельку, последний крик моды, которая даже при легком движении ноги притягивает взгляд, ослепляя неподражаемой оригинальностью замысла и мастерством исполнения. Туфельки знаменитой фирмы «Рене» выписаны из Флоренции; модель исключительная и неповторимая. Но тут молоденькая секретарша вводит мужчину средних лет, довольно небрежно одетого, и вдобавок в сопровождении огромной собаки, на которой шерсть стоит дыбом; возбужденная псина, завидев Лилиану, подымает громкий лай.
Лилиана хмурится, раздосадованная столь бесцеремонным вторжением, но, вглядевшись в посетителя, узнает в нем комиссара Вердзари. И тут же изящно обутая ножка выходит из повиновения и начинает мелко трястись. Чтобы унять дрожь, приходится поспешно встать и ухватиться за край овального журнального столика. Затем она расплывается в улыбке и радушно приветствует незваного гостя: почему бы и нет? Ей нечего скрывать. Ее агентство — образец аккуратности и порядочности, таких найдется в городе немного.
— Здравствуйте, господин комиссар. Вам понадобились мои услуги? Буду рада, если смогу подобрать вам что-нибудь подходящее…
Вердзари успокаивает Ронду, которая, волнуясь все сильнее, вдруг принимается бесстыдно обнюхивать колени хозяйки агентства, затем комиссар усаживается на ближайший стул и вздыхает:
— Э, дорогая моя, мне есть где жить, даже слишком просторно: жена меня бросила… — И, предвидя понятное замешательство Лилианы от такого сообщения, поясняет: — Нет, не насовсем, только этого не хватало, Она обыкновенная женщина, с кучей детей. Но раз в год ей надо сменить море; там, видите ли, другая соль, другая синева… И поэтому она садится на поезд и катит в свой родной Четраро — знаете такое место?
Растерянная Лилиана слабо кивает, и он продолжаетневозмутимо:
— Вы ничего не потеряли, если не знаете, — это просто кучка домов у пляжа, усеянного камнями. В общем, места мне хватает, я один, один с моей Рондой. Можно сказать, у меня никого не осталось, кроме собаки!..
Вердзари позволяет себе слегка улыбнуться, а его собеседница, окончательно оправившись от неожиданности, также изображает приличествующую случаю улыбку. А он продолжает:
— Я поеду к ним в конце августа, если успею развязаться с этим делом; честно вам скажу, оно на редкость неприятное.
И тут же, не давая ей вставить слова:. — А кстати, вдруг вы мне поможете закончить его раньше?
Лилиана без видимой цели начинает расхаживать по комнате. Она не может остановиться и, желая избежать ненужных расспросов, решает чем-нибудь угостить посетителя. Она слышала, что он любит выпить и не откажется попробовать незнакомый напиток. Рюмочка всегда разряжает обстановку, она привыкла угощать своих клиентов, отчего бы не угостить и этого? Все еще улыбаясь, она подходит к шкафчику-бару, открывает дверцу и любезно спрашивает:
— Можно предложить вам рюмочку? У меня есть настоящая водка, сливовица и «Герцог Альба».
Она полностью овладела собой; однако, поскольку Вердзари пребывает в задумчивости, она решает предложить и более скромное угощение, надеясь, что не совершила бестактность:
— Наверное, вы так рано не пьете. Может быть, лучше кофе?
Наконец Вердзари оживает. «Герцог Альба»? Кто знает, что это за штука. Но стоит ли наносить ущерб своей высокой миссии, выказывая при ее исполнении сугубо человеческие слабости? И, как обычно, решает: да, стоит. Он никогда не придавал значения формальностям. Упущенного потом не воротишь, думает он й бормочет:
— Рюмочку я бы выпил, но только чего-нибудь не сладкого… Что это за «Герцог Альба»? Я его, честно говоря, никогда не пробовал… У меня, знаете ли, печень… Это такой чувствительный орган. Особенно при моей работе. Не знаю, как при вашей…
С готовностью протягивая руку к рюмке, на две трети наполненной темно-золотистой жидкостью, он внимательно смотрит на Лилиану: она ставит бутылку и никак не реагирует на развязный намек. Он подносит рюмку к губам, делает большой глоток, медленно смакует ликер, прищелкивая языком. По его мнению, хорошие манеры радости не прибавляют. Жизнь теряет всякую прелесть из-за нелепых условностей, из-за дурацких комплексов. Ликер приятно согревает; и Вердзари, оставив церемонии, приступает к делу.
— Извините меня за неожиданный приход. Знаете, у меня столько возни с этим преступлением в «Беллосгуардо». Тяжелое дело, действительно тяжелое. Да еще в разгар лета, в такую жару…
Как бы в подтверждение сказанному он вытирает лоб мятым носовым платком; наступает пауза, затем он продолжает:
— Я узнал, что арендная плата от бедняжки Конти, как и от других съемщиков, поступала через ваше агентство…
— Да, разумеется. Его превосходительство всегда доверял моей фирме, — перебивает Лилиана, которой хочется поскорее закончить разговор.
— Конечно, конечно, тут ничего такого, просто я хотел спросить, если вы не против, о порядке платежей и общей сумме, — не отступает педантичный Вердзари. — Господин прокурор, то есть Нордио, очень торопится закончить дело, и я его понимаю. Давайте с вами посмотрим… ох, извините…
Когда Вердзари раскрывает блокнот, оттуда выпадает аккуратно сложенный листок бумаги. Он не сразу замечает это, потому что придерживает другие бумаги, которые вот-вот выскользнут из рук; Лилиана машинально нагибается, чтобы поднять листок.
Юбка у нее узкая, и, стараясь сохранить равновесие, она слегка наклоняется в сторону и случайно наступает сверхмодной туфелькой на край злополучного листка. Она чуть не рвет его пополам, вытаскивая из-под ноги, и извиняется перед Вердзари за оставшийся на бумаге четкий след подошвы.
— Сейчас я вытру, а то запачкала…
Ронда снова принимается рычать, Вердзари треплет ее по холке, призывая к спокойствию, и быстро выхватывает у Лилианы листок:
— Да что вы, вот еще не хватало, вы так любезны; это мне надо извиняться — у меня в блокноте всегда полно листков, я уже не помню, откуда они и зачем, видно, я без них просто жить не могу. А вот если начинать искать что-нибудь нужное, никак не могу найти, хоть плачь. Старею, да… — И, пристально взглянув на Лилиану, продолжает самым светским тоном, на какой способен: — Слава Богу, до сих пор никаких сложностей у меня не было, и на этот раз, надеюсь, тоже все пройдет гладко. В тихом провинциальном уголке если и произойдет что-то, так это оттого, что кто-то кому-то рога наставил… — И затем, с искренним огорчением: — Ох, что я говорю, что я себе позволяю… Надеюсь, вы поймете меня правильно и никому не расскажете.
Но Лилиана, очевидно, не настроена шутить: хоть она и улыбается, но вымученной, невыразительной улыбкой. А вот Вердзари, по-видимому, очень доволен, он явно узнал то, что хотел знать. Он торопится закончить беседу, встает, ставит пустую рюмку на столик и замечает толстый журнал, раскрытый на яркой картинке.
— Какие красивые места, разрешите взглянуть? — говорит он и бегло перелистывает журнал. — Да, именно в такие места хорошо сбежать вдвоем, там легко все забыть, там прямо-таки пьянеешь от обилия всяких финтифлюшек. А я вот, знаете ли, никогда не был в Париже. Объездил всю Италию — по службе, разумеется, — а вот за границей побывать не довелось. Среди моих коллег есть счастливчики: у кого командировка, у кого стажировка или обмен опытом… Конечно, большому кораблю большое плавание, каждому свое, как пишет один мой земляк.