В общем, когда Герберт милостиво оставил её в покое, девушка поняла, что за сегодняшний день ролью Избранной сыта по горло — и теперь мерила шагами ровную брусчатую дорогу, озаряя путь смычком.
Скелеты облетелых деревьев тянули к гостье тощие ветви. Сквозь тёмный сад дорога круто спускалась к мосту через реку, каменным замковым стенам и воротам — они, естественно, оказались заперты, как и врезанная в одну из створок небольшая дверь. Прежде чем схватиться за тяжёлый засов, Ева осторожно коснулась его смычком, но никакими подозрительными чарами тот не отбросило.
Она уже тянула к засову руку, когда услышала голос:
«Ко мне».
Приказ Герберта раздался прямо в голове, звеня колокольчиком из бархатистого льда.
Ноги тут же развернулись, чтобы нести свою владелицу обратно в замок. Все попытки противиться оказались тщетными — тело обернулось шарнирной куклой, которую кто-то волок за ниточку.
Перед глазами в обратном порядке проплыл только что проделанный путь: дорога через сад, каменная арка, внутренний двор с колодцем, двустворчатые двери в замок, лестница, по которой Ева совсем недавно спускалась. В конце концов ноги внесли её в библиотеку и приблизили к столу неподалёку от алтаря. Герберт сидел там: в удобном мягком кресле, закинув ноги на стол, с книгой в руках, закрывавшей его лицо.
Опустил её, лишь когда Ева беспомощно замерла напротив.
— И куда это мы собрались?
Его глаза походили на голубые льдинки, как никогда раньше.
Колдовские ниточки, проникшие под кожу, распоряжавшиеся телом вместо неё, стали ослабевать — и Ева широко улыбнулась:
— Прогуляться.
В её улыбке не было ни раздражения, ни злости. Она не рассчитывала на успех: за годы обучения привыкла, что на пути к одной-единственной удаче нужно перешагнуть через сотни неудач. Изо дня в день отрабатывать один и тот же не дающийся пассаж, часами, плавно переходящими в сутки, чтобы однажды, порой за минуты до выступления, он всё же тебе дался — занятие не для тех, кто не готов к неудачам.
Чтобы в один прекрасный день побег увенчался успехом, она обязана была предпринять провальную попытку. Показавшую многое.
— Ты всерьёз считаешь, что избегнешь предназначения, если сбежишь? — спросил некромант пренебрежительно. — Что сможешь обойтись без меня?
— Попытаться стоило.
Судя по лицу Герберта, цитату из себя-любимого тот вспомнил.
— Любишь эксперименты, я вижу. Ну-ну. — Он вскинул книгу, закрыв скучающую гримасу, скривившую его губы. — Иди в свою комнату. В наказание не выйдешь оттуда, пока я не скажу. Это приказ.
Прежде чем ноги понесли её прочь из библиотеки, Ева всё же успела отвесить некроманту поклон. Со всей иронией, какую можно было выразить в одном изящном, годами натренированном движении.
В ответ её проводили долгим пристальным взглядом поверх потрёпанного книжного корешка.
Ничего, женишок, думала Ева, возвращаясь в спальню — по приказу, полностью согласовывавшемуся с её намерениями. Ещё посмотрим, кто кого.
Эльен тоже сдержал слово: на кровати ждал небольшой томик в лаконичной чёрной коже, с дарственной надписью «Дорогому зятю от Кейлуса в доказательство, что мои слова о величии музыки имеют под собой основание». Почерк подписи был тонким, витиеватым, колючим — и после первых же страниц Ева прониклась к его обладателю сердечной благодарностью. Судя по гладкости и девственной чистоте плотной бумаги, книгу так ни разу и не открыли, и к лучшему: если некромант не знал то, что теперь стремительно узнавала Ева, это было ей только на руку.
Хотя магические экзерсисы и прочие события минувшего дня здорово её утомили, спать девушке по-прежнему не хотелось, а бесполезному бодрствованию она предпочитала полезное.
К моменту, как за окном посветлело, а голос Герберта велел ей спускаться в тренировочный зал, у Евы появилось вполне ясное представление, на что действительно способен её Дар, и смутное — как сопротивляться приказам некроманта. Впрочем, проверку всех её бредовых идей пришлось отложить. Пока же Ева отправилась на новый урок, радуясь, что в нынешнем состоянии после бессонной ночи ей не грозит вырубиться на парте или смотреть на учителя мутными красными глазами человека, способного думать лишь о двенадцатичасовом свидании с подушкой.