Ева стояла, почти уткнувшись лбом в запертую дверь. Понимая, что рациональное зерно в его словах есть. Что они насмешливо подражают тому, о чём она думала совсем недавно.
Но то, что он ни на йоту не собирался считаться с её чувствами, вызывало смутное желание призвать смычок и вмазать ему как следует — попутно разнеся всю ванную к чертям.
— Повернись. — Слово подкрепила магия; Ева развернулась на пятках помимо воли. — Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. — Глаза, светлые и холодные, как горное небо, бесстрастно встретили её взгляд. — Ты. Меня. Не интересуешь. Не в том плане, в каком тебе, возможно, хотелось бы. Меня не интересуют женщины. И мужчины. И животные. Я равнодушен к этой стороне жизни, потому что считаю постель переоценённым источником удовольствия. Я равнодушен к каким-либо отношениям, потому что считаю людей неблагодарным объектом для преданности. Магия — это достойный объект. Моя наука. Моя цель. Никак не ты. Надеюсь, я достаточно доступно объяснил? А теперь — раздевайся.
Ева, не ответив, вновь отвернулась.
Очень, очень медленно присела, чтобы снять кеды.
Если б ей нужно было дышать, её дыхание было тяжёлым. Если б её сердце билось, оно заставило кровь гневно колотиться в висках. Но Ева не дышала, и сердце хранило неподвижность; и только мысли бушевали в голове, сплетаясь контрапунктом, певшим о долгой и мучительной смерти одного венценосного сноба.
Однажды ты мне за это ответишь, сволочь, думала она, с ненавистью стягивая штаны. Ох, ответишь.
Яростно потоптавшись на нижней части своего облачения, Ева расстегнула пару пуговиц верхней: длинную рубашку она оставила напоследок. Стянув её через голову, швырнула себе под ноги.
Глядя ровно перед собой, чтобы не встретиться глазами с тем, кому в мечтах она сворачивала шею, нырнула в бассейн.
«Перевернись».
Приказ прозвучал в голове, вновь подкреплённый рывком за колдовские ниточки. Можно было бы проверить догадку, родившуюся ночью — о том, как их перерезать, — но теперь Еве как никогда не хотелось пробуждать в некроманте ненужные подозрения; так что она просто позволила телу перевернуться и всплыть, и, злобно жмурясь, ощутила, как чужая ладонь накрыла камень в её груди.
По алому сиянию, пробившемуся сквозь закрытые веки, поняла, как ярко вспыхнул сейчас колдовской рубин.
— Выдохни, чтобы погрузиться.
Это велели уже без магии. Но Ева всё равно послушалась: ей самой хотелось скорее скрыться под водой.
Ладно, Гербеуэрт тир Рейоль, сказала она неслышно, утонув в прохладной вуали водной тишины. Посмотрим, как ты запоёшь завтра.
Если, конечно, у неё всё получится…
«А теперь спи».
Заснула она мгновенно. Ей снилась Динка, лупящая некроманта тяжеленным томом сонат Бетховена, мама, болтающая с Эльеном на маленькой кухоньке их родной квартиры, и прекрасное спокойное лицо королевы за миг до того, как та пустила стрелу Еве в лоб.
Глава 4. Imperioso
(*прим.: Imperioso - властно, настоятельно, повелительно (муз.)
Проснулась Ева от того, что ей (чёрт возьми) это приказали. И, проснувшись, обнаружила, что над ней (чёрт возьми!) нависло самое ненавистное в мире лицо.
— Встань и начерти рунную формулу Элльо, — сказал Герберт вместо приветствия.
Ева лежала на полу подле бассейна, закутанная в льняное полотенце. Сквозь маленькое окошко в ванну пробивались солнечные лучи; некромант сидел на коленях рядом — с засученными, но всё равно намокшими рукавами. Сзади маячило кресло, которое Ева привыкла видеть в библиотеке: видимо, оттуда его и призвали, дабы с комфортом скоротать ночь, и посреди ванной оно смотрелось как минимум забавно.
Когда Ева вспомнила, что предшествовало её пробуждению — от того, чтобы вмазать некроманту по носу сжатым кулачком (или пощёчиной по высокой скуле, соблазнительно маячившей рядом), её удержало лишь воспоминание: скоро он уйдёт, и нарываться на заключение под замком в своей комнате никак нельзя.
Поэтому девушка призвала на помощь другое воспоминание — что чарами Элльо именовали усыпляющее заклинание, которое она успешно практиковала вчера.
Одной рукой прижав к груди полотенце (на краешке сознания родилась мысль, что стоит поблагодарить некроманта за него — и тут же ретировалась, встретившись с отголосками вчерашнего гнева), Ева кое-как выплела цепочку символов.
— Ты в порядке. Отлично. — Герберт поднялся с колен; штаны он тоже засучил, оголив смешные худые ноги с узкими щиколотками и ступнями, напоминавшими об утятах. — К слову, я бы успел убить тебя три раза. Надеюсь, к моему возвращению ты поработаешь над скоростью плетения.