— Говорю же, не заметила. — Она пожала плечами с насмешливой, издевательской невинностью. — Ты сам обмолвился, что из иномирян получаются могущественные маги. Может, моё колдунство сильнее твоего? И у тебя просто силёнок не хватает держать меня в узде?
Не отводя немигающего взора, Герберт склонил голову набок.
— Формулировки, — медленно проговорил он. — Слабость формулировок. Ты разумна, в отличие от обычной нежити. Ты способна трактовать приказы, как тебе угодно. — Он помолчал. — Ясно. Приказываю тебе… — вдруг осёкся. — Ты ведь не перестанешь искать лазейки, да?
— Неа, — подтвердила Ева весело.
— И делать всякую ерунду мне назло. Пользуясь тем, что ты нужна мне.
— О чём ты? Мною движет элементарный научный интерес. Это ведь так здорово, раздвигать границы своих возможностей!
Герберт тоже улыбнулся.
Какой бы зловещей ни была эта улыбка, она не заставила Еву опустить глаза.
— Я ведь и разозлиться могу, — это прозвучало мягко, почти вкрадчиво. — А когда я злюсь, я становлюсь… неприятным.
Ева вспомнила пощёчину: она бы наверняка жгла щёку, не препятствуй этому технические причины. Протянула руку к столику, где некромант держал свёрток с инструментами.
Рядом с ножницами лежал ланцет. Сияющее лезвие резало даже взгляд.
— Не советую покушаться на мою жизнь. Если вдруг в твою светлую во всех отношениях головку взбредёт такая мысль, — следя за ней без малейшего страха, сказал Герберт. — Сама понимаешь, почему.
Выдернув ланцет из кожаной петли, Ева сжала серебристую рукоять. Развернула левую руку ладонью вверх. Когда блестящий металл полоснул по коже, рассекая её глубокой косой раной, лезвие окрасилось алым, но крови почти не было.
Боли не было вовсе.
Ева проследила, как свежий порез на ладони тут же заживает, оставляя узкую красную полоску, — чувствуя лишь, как стягивается заново срастающаяся кожа. Это было странно: сохранить чувствительность, но не ощущать боли. Как была странной регенерация уже неживых тканей.
Впрочем, Герберт ведь обещал — она всегда останется такой, как сейчас.
Тогда Ева не до конца поняла значение этих слов.
— Даже такая рана быстро затягивается. Надо же. — Она подняла глаза на некроманта, неотрывно наблюдавшего за её действиями. — Я не чувствую боли. Я не дышу. Я не живу — я существую. Как ты любезно сообщил, за твой счёт. Что ещё ты можешь со мной сделать?
Она могла понять и раньше. Например, когда царапала ногтями пол, пытаясь вырваться из лап его теней. Но поняла лишь сегодня: когда упала в лесу, ободрав ладони о булыжник и не почувствовав ничего. Ни когда упала, ни когда ссадины на глазах исчезли.
— Боль бывает не только физической.
В словах Герберта тоже послышалось раздумье.
— И что ты сделаешь? Уничтожишь мои вещи? Отнимешь у меня последнее, что я могу потерять? Переломаешь пальцы, которые тут же заживут? Прибегнешь к насилию? — Ева бросила ланцет обратно на стол. — Если готов унизиться до моих «немёртвых прелестей», вперёд. Сделай это, сделай что угодно из того, о чём я говорила — и тебе проще будет меня упокоить, потому что я буду сопротивляться каждую секунду. Но ты не можешь меня покалечить. Калека королеву не свергнет. И не можешь меня упокоить. Не навсегда. И контролировать, держа в клетке, не сумеешь. Не постоянно. В конце концов, моё предназначение не в этом. Ты же сам говорил что-то о предназначении, правда? — Она смотрела на него: прямо, борясь с желанием привстать на цыпочки, чтобы можно было делать это не снизу вверх. — Ты бесчувственный расчётливый лицемер. Ты считаешь королеву своей семьёй, но это не мешает тебе строить козни за её спиной. Чем тогда ты лучше неё? — губы её презрительно дрогнули. — У меня нет ни малейшего желания тебе помогать.
— Неудивительно, — довольно-таки равнодушно откликнулся некромант. — Я наслышан, что иномиряне — неблагодарные создания.
— Неблагодарные? — Ева скрестила руки на груди, судорожно вцепившись пальцами в предплечья. — Я убита твоей драгоценной тётушкой. Раз ты нашёл меня прежде, чем умер мой мозг, то наверняка был неподалёку, когда она меня убивала. Просто не решился связываться с ней. Не решился вступить в открытый бой, чтобы спасти глупую пришлую девчонку. Положился на то, что пророчество не может лгать — а раз так, у тебя наверняка получится вернуть меня. Ведь управлять немёртвой мной… привязанной к тебе, зависящей от тебя… куда проще, чем живой. Не будь я тебе нужна, чтобы заполучить трон, ты просто оставил бы меня гнить в том лесу. Как только я перестану быть нужной, наверняка и оставишь. Скажешь, неправа? — не в силах выносить спокойствие в его лице, Ева отвернулась, чтобы не начать кричать — или в свою очередь его не ударить. — Я хотела относиться к тебе по-хорошему, Герберт. Правда хотела. Я была искренне благодарна за то, что ты меня ожи… поднял. Но я не твоя вещь. И не твоя служанка. Я могу помочь тебе, могу даже услужить, но не когда ты считаешь меня пустоголовой марионеткой, которую можно облить помоями, а потом заставить плясать или спрятать в сундук по своему усмотрению. Не когда ты считаешь себя вправе меня унижать. Потому что я свободный человек со свободной волей. С характером, с которым надо считаться, с желаниями, которые надо учитывать, с интеллектом, который не стоит принижать, и с чувствами, которые можно задеть. — Не дожидаясь и не желая слышать ответ, она зашагала к выходу. — Когда ты это усвоишь, тогда и поговорим.