В общем и целом нежизнь налаживалась. Эльен взялся учить её танцам («Столь прелестное создание, избранное невестой будущего монарха, просто обязано блистать на балах!»), так что надоедавшее порой конспектирование сменилось заучиванием па и поворотов. Да и Мэт заскучать не давал — в своей манере.
— Опять эти треклятые бабочки в животе, — тоскливо проговорила Ева как-то вечером, по дороге в гостиную вглядываясь в экран смартфона.
Герберт, шествовавший впереди, обратил на неё непонимающий взгляд.
— Я читаю. Роман. Любовный, — устало пояснила Ева. Памятуя о скором расставании, заряд телефона она теперь тратила без опаски. — Вот почему в книжках у влюблённых девушек вечно селятся бабочки в животе? Никогда подобного не испытывала. — Она на ходу глотала строки очередного тома популярной саги о юных борцах с нечистью: герой и героиня танцевали в ночном клубе, и героиня сражалась с пресловутыми бабочками в брюшной полости, пока обнимавший её герой и вовсе «был в агонии», борясь с романтическим искушением. — Даже интересно, что имеется в виду.
Сзади прошелестел голос того, о чьём незримом присутствии Ева, конечно, успела забыть:
— Если хочешь узнать, могу помочь…
Вообще Ева очень не хотела выказывать перед демоном свою слабость. Но тогда всё-таки закричала. И кричала ещё какое-то время после того, как иллюзия исчезла, а Герберт, проявив чуждую ему человечность, обнял её за плечи и настойчиво напомнил, что это не по-настоящему.
Когда ты чувствуешь, как нечто чужеродное мечется по твоему желудку, а потом опускаешь взгляд и видишь, как из живота, едва прикрытого разодранной в клочья рубашкой, вылезают здоровенные мотыльки со слипшимися от крови крыльями — не закричать трудно.
Хоть больно не было. Мэт очень старался не нарушить условий контракта.
Об этом Ева и вспоминала вечером третьего дня: недобро глядя на демона, по-хозяйски развалившегося в кресле, пока они с Гербертом сидели на полу гостиной, сращивая воедино пару мелких боковых щепок.
— Значит, своих любовников ты не любила? — неожиданно уточнил некромант, точно не возвращаясь к оборванному дни назад разговору.
Немного ошалев от вопроса, Ева проследила, как Герберт откладывает кусок лакированного дерева, минуту назад бывший двумя кусками.
— С чего такой вывод?
— Твой амант выдаёт, что первый… опыт у тебя уже состоялся. Но ты сказала, что никогда не любила, — в голосе некроманта скользнула едкость, необычная даже для него. — Твои обожатели об этом знали?
Ах, да. Амант… Местные книги утверждали, что эта часть ауры меняется после потери девственности. Вернее, менялся тип энергии, наполняющий «любовный резерв», и влёк за собой изменение ауры.
Естественно, для Герберта незамеченным это не осталось. Для его больной мозоли, натёртой предательством любимой — видимо, тоже.
— Я сказала, что не испытывала глупых ощущений вроде бабочек в животе. К любви это не относилось. — Ева сердито дёрнула прядь светлых волос, выбившуюся из-за уха. — А моя личная жизнь — не твоё дело.
«Обожателей» у неё было двое. Один в девятом, последнем для неё классе общеобразовательной школы. Другой в колледже, на втором курсе. С обоими Ева порвала сама, когда осознала, что чужие претензии и истерики успели выжечь чувство дотла, и потому особо не страдала. Первый никак не мог понять, почему его девушка предпочитает его обществу виолончель; все объяснения, что такова её судьба — большую часть своей жизни проводить за инструментом, ради занятий отказываясь от кино, развлечений, свиданий, прогулок с друзьями — не помогали. Второму — пианисту, с которым Ева играла в камерном ансамбле — не терпелось от платонических отношений перейти к другим, и Ева уступила. Потом, вспоминая неловкий торопливый секс в классе, где они репетировали, немного жалела: о том, что поддалась любопытству, желанию попробовать, что это, а результат ожиданий не оправдал. Впечатления от нескольких «репетиций» у Евы колебались от «противно» до «забавно», так и не добравшись до отметки «приятно».
Разошлись они не поэтому. В какой-то момент Ева устала чувствовать себя рыцарем рядом с капризной принцессой — по части истерик и тонкости душевной организации мальчики-музыканты могли дать девочкам фору. А ей самой не хватало рыцаря, к которому можно забраться на ручки, чтобы забыть о проблемах и холоде.
— Пожалуй, не моё, — на диво спокойно согласился Герберт. Встал. — Завтра меня не будет целый день. Надеюсь, на сей раз ты не вытворишь глупостей.