— Мне казалось, на пьедестале ты прослезился, — глотнув, заметил Герберт, пока другие посмеивались о своём.
— А, видел, как Миракл утешал меня в объятиях? — Кроу хохотнул. — Участвую седьмой год подряд, а кубок поднял только сейчас. Спасибо ребятам. — Он обвёл взглядом троих, которых привёл к победе, и Миракла, следившего за беседой из своего угла. — В этом году мы собрали славную команду.
— Может, хоть теперь перестанешь придавать игре такое значение?
Тот лишь плечами пожал:
— Каждый из нас придаёт чему-то большое значение. Делает что-то главной своей целью. Я счастливчик, раз могу концентрироваться на этом. Вам с братом такого не дано.
Герберт кивнул, соглашаясь. Просто, ни капельки не надменно хлопнул бывшего одноклассника по плечу.
Подошёл к кузену, ждавшему этого с бокалом в руках.
— Поздравляю, — сказал Герберт после пары секунд тягучего молчания. — Снова чемпион.
— Спасибо, — откликнулся Миракл — довольно сухо.
Они смотрели друг на друга. Разные даже внешне: золото волос против каштана, холодная синь во взгляде — против тёплого ореха. И оба вспоминали двух мальчишек, сидевших когда-то на крепостной стене замка Рейолей, пока будущий владелец этого замка опаздывал на назначенный ему урок.
Покойный господин Рейоль не отменял уроки сына даже в честь приезда гостей.
«Отец тебя наверняка уже потерял», — говорил двенадцатилетний Миракл, пытаясь добросить до реки скорлупки надранных в саду орехов.
«С другом можно и потеряться», — беззаботно отвечал двенадцатилетний Уэрт, болтая ногами над высотой, тогда казавшейся им огромной.
— Имя семьи не посрамлено. — Не оглядываясь на других игроков, Герберт протянул кузену руку. — Айрес тоже тобой гордится.
В жесте, которым Миракл пожал его пальцы, читалась почти брезгливость:
— Я не уронил бы честь Тибелей.
«Мой брат — грёбаный гений арены!» — кричал пятнадцатилетний Уэрт, обнимаясь с кузеном в этой самой комнате после первого его турнира.
«А мой брат просто грёбаный гений!» — кричал пятнадцатилетний Миракл, в счастливом экстазе и опьянении первой победы тоже напрочь забыв о манерах.
— Её Величество, стало быть, сомневалась? — заметил Миракл с усмешкой, чуть приподнявшей уголок узкого рта.
— У тебя бывали и неудачные годы, — откликнулся Герберт равнодушно. — Лично я никогда не сомневаюсь. «Победа превыше всего» — девиз Тибелей, как-никак.
Он вдруг подался вперёд — и, пока лица окружающих окрашивало удивление, крепко обнял брата. Впрочем, удивление это было приятным: никто не знал, почему кузены начали враждовать, но все присутствующие считали, что эту вражду следует прекратить.
— В кармане найдёшь записку. От меня, — под одобрительные смешки игроков похлопав Миракла по спине, проговорил Герберт. Едва слышно, почти не разжимая губ, так, чтобы его расслышал только брат. — Прочтёшь, когда за тобой никто не будет следить. Она сгорит через час.
Резко отстранившись, напоследок снова поздравил всех — и оставил чемпионов наедине с трофеем, предлагая кузену провожать непонимающим взглядом его спину. Так же, как когда-то наследник престола провожал взглядом его самого.
«Ненавижу тебя», — выплёвывал через плечо шестнадцатилетний Миракл вместо прощания.
«Не позволяй Айрес сделать это с нами, — молил шестнадцатилетний Уэрт, глядя ему вслед. — Пожалуйста. У меня нет никого, кроме тебя».
Поднявшись по той же служебной лестнице, вскоре Герберт уже спускался по крыльцу главного входа Арены. Оказавшись на людной площади, за пределами охранных чар, беспрепятственно переместился домой: в сад, на хорошо знакомую дорогу по ту сторону надёжно запертых ворот.
В сад, где обнаружилось бы нечто крайне интересное… переместись он буквально минутой раньше.
***
— Забавный фокус, — прокомментировал Мэт, когда сизые сумерки напоились бархатистыми звуками.
— Помолчи, будь добр, — процедила Ева, извлекая мелодию из пустоты.
— Да ладно тебе, златовласка. Не утруждай себя. Малыш разговорит его куда успешнее, так зачем…
— Помолчи! — струны взвизгнули, срывая пение потусторонней виолончели в досадливое молчание. — Я тут пытаюсь сосредоточиться!
— Что ты хочешь сделать?
— Ты же у нас вроде знаешь всё.
— Считай, иногда я прикрываю глаза на определённые вещи. Иначе было бы ужасно скучно.
— Тогда заткнись, будь добр, и смотри.
Ответа не последовало, и Ева с облегчением вывела первую ноту бессмертного Форе. Всё того же «Пробуждения»: жутко хотелось исполнить что-то другое, но сейчас был неподходящий момент для экспериментов. Хотя мелодия, как утверждал «Трактат о музыкальных чарах», неважна — главное, что в неё вкладываешь; а в этот раз музыка не столько подчиняла, сколько просила довериться ей.