Не сбавляя шага, Ева подняла очень злые и очень холодные глаза.
— Слушай, клякса демоноидная. — Достигнув ворот, она приоткрыла смотровое окошко в боковой дверце: освобождённый пленник как раз сел на стене, готовясь к спуску. — Скажешь Герберту хоть слово, и пулей вылетишь обратно в Межгранье.
— С чего бы это?
Прильнув глазом к щелке, Ева проследила, как лазутчик спрыгивает на мост. Выпрямившись, замирает там же, где спрыгнул; растерянно оглядывается — движениями, из которых пропала медлительная плавность лунатика… но Еву он увидеть не мог.
Она даже смычок заставила исчезнуть, чтобы не выдать себя отблесками.
— Ты прав, — прошептала девушка, как только Тиммир Лейд торопливо направился прочь от замка Рейолей. — Думаю, Герберт очень разозлится. А ты клялся не настраивать нас друг против друга. Чем же будет твоя ябеда, если не разжиганием вражды? — она оглянулась на демона: тот проявился во мраке, отнюдь не фигурально сверкая недобрыми глазищами. — Я сама ему расскажу.
— Неужели?
— Да. — Удостоверившись, что неприятеля поглотила темнота, клубившаяся по ту сторону моста, Ева захлопнула окошко. — Как только пойму, что к этому готова.
Когда секундой позже Герберт материализовался в метре от них — в бархатном вихре, которым взметнулся тяжёлый выходной плащ, — ей очень захотелось выдохнуть от облегчения.
Заметив её, некромант обескураженно опустил руки.
— Поверить не могу, — почти простонал он. — Снова ты за своё?
— Нет. Просто гуляю, — не моргнув глазом, мирно отрапортовала Ева. — Если б хотела сбежать, занялась этим с утра, не думаешь?
Герберт раздражённо и недвусмысленно указал на замок.
— Я же говорил тебе не выходить, — ворчал он, пока они рассекали шагами прозрачную тьму зимнего вечера. — На нижних ярусах сада защита слабее. Тебя могут увидеть, что было бы совсем… А ты чему смеёшься?
— Ты же знаешь этих демонов, — сказала Ева под мерзкое хихиканье забавляющегося Мэта. — У них чертовски странное чувство юмора.
Глава 11. Repente
(*прим.: Repente - внезапно (муз.)
Ева поняла, что готова, накануне второй вылазки за мечом.
— Я должна тебе кое-что рассказать, — произнесла она, когда Герберт закончил колдовать над новой порцией драгоценных щепок. — Только пообещай, что не будешь бушевать и ничего не сделаешь Дерозе.
То был очередной вечер в гостиной: награда за спокойный день и хороший урок. И Еве очень хотелось отложить разговор до момента, когда у неё в руках окажется целая виолончель, но завтра им предстояло покинуть территорию замка. Учитывая убийц, где-то выжидающих удобный момент для нападения…
…и то, что чем больше она думала о сделанном, тем меньше ей это нравилось…
…и то, что магией она владела без году неделя и не могла быть уверена в успехе, особенно если их враг вдруг располагал способом снять гипноз…
…и пусть знание дядюшки Герберта о её местоположении особо ничего не меняло (жаловаться королеве он не побежит, а скрываться от одного врага или от двух — особой разницы нет), но…
— Мне есть из-за чего бушевать?
— Да. — Стараясь выглядеть не слишком несчастной, Ева указала на Дерозе, преданно ждавшего излечения. — Так ты обещаешь не трогать мой инструмент?
Помедлив, Герберт кивнул — под огласивший гостиную аппетитный хруст.
— Что ещё ты натворила? — утомлённо вопросил некромант. Повернулся к демону, зависшему над столом в стороне. — А ты можешь не шуметь, ради Жнеца? Что это вообще за гадость?
— О, не обращай внимания. Лакомство из мира златовласки, — откликнулся Мэт, сотворивший весьма убедительную иллюзию ведёрка с попкорном. — Вы продолжайте, продолжайте… считайте, меня здесь нет.
Сидя на коленях подле Герберта, Ева сжала кулаки.
Глотнув воздуха, почти на одном дыхании выложила сперва все подробности своего побега, а после — встречи с вражеским секретарём.
— …я ещё думала завербовать его в наши шпионы, загипнотизировать так, чтобы он докладывал нам о действиях Кейлуса, но не была уверена, что справлюсь, поэтому ограничилась тем, что уже делала и что точно работает, и завтра нам стоит быть осторожнее, потому что тебя ищут убийцы, а меня охотники за головами. Вот, — не глядя на Герберта, неловко закончила она.
Ответную тишину нарушало лишь похрустывание, с которым Мэт демонстративно уничтожал попкорн.
— Значит, ты его загипнотизировала, — проговорил Герберт наконец. — И отпустила.
Абсолютная невыразительность его голоса — какая-то отрицательная степень страсти — не предвещала ничего хорошего.