— Глупая. Все еще надеешься, что милый дядюшка тебя отпустит? — участливый голос демона легко перекрыл и музыку, и мешанину беспорядочных соображений. — Счет теперь идет на часы. Еще немного, и никакая ванна тебе уже не поможет. А ведь тебе еще до замка Рейолей надо отсюда добраться…
Смех. Скрежет струн. Фальшь, примешивавшаяся тут и там, терзавшая слух: Лешка редко когда играл так неумело.
Герберт не пришел. Не пришел. Вдруг Мэт прав? Еще немного, и станет слишком поздно, и даже Герберт ей не поможет. Она умрет, или хуже чем умрет — станет монстром, жрущим чужие мозги, как в фильмах; и никогда не вернется домой, и Динку наяву больше никогда не увидит, и родное училище, и маму с папой… интересно, на Эвересте так же ярко солнце светит? Хотя при чем тут Эверест и солнце — совсем все путается…
— Решайся, златовласка. Я могу тебе помочь. Сама знаешь.
Не хочу умирать, поймала Ева единственную мысль, отчаянно ясно бившуюся в клубке спутанного сознания. Не хочу.
Не хочу, не хочу, не…
Эта мысль помогла ей нащупать нить предыдущих размышлений — и, проследовав за ней, сделать тот шаг к краю пропасти, делать который она так не хотела.
— Ты хочешь, — не глядя на Мэта, с трудом фокусируясь на том, что нужно было спросить, произнесла Ева, — несколько минут… в моем теле? И все?
В душе, сломанной еще вчера, растекалась чернота отчаяния, окончательно затапливая бесполезные огоньки глупой веры и глупых надежд. Сменяя простым осознанием простых реалистичных фактов.
Даже если Кейлус и решится ее отпустить, для нее это может быть слишком поздно. Даже если решится. И Герберт за ней не придет. Не пришел до сих пор, значит, вряд ли придет вообще.
Ситуация зашла слишком далеко, чтобы выбирать себе спасителей.
— Предпочел бы больше времени, но уж что дают. Хотя я могу и в замок Рейолей тебя переправить, если хочешь. — В его голосе не было ни торжества, ни злорадства, одна лишь деловитость. — С ванной помогу, не беспокойся. Состав и пропорции в голове у малыша мне подсмотреть нетрудно.
В конце концов, с чего она решила, что он ей навредит? И все равно до замка — слишком далеко, слишком рискованно. Она скажет это, а пока…
— Мне, наверное, нужно начертить…
— Я уже здесь. В этом мире. Здесь круг и руны мне не нужны, — прошелестел демон, угадав ее мысли. — Всего лишь твоя кровь. Рукопожатие. И поцелуй, когда оговорим все условия.
Ева села на постели. Отупело уставилась на свою ладонь, где не торопились заживать вчерашние порезы.
— Сойдет за кровь? У меня с ней сейчас не слишком…
— Вполне. — В один миг встав подле кровати, Мэт перехватил Евину руку, которую она лишь начала неуверенно тянуть в направлении его искрящихся одежд. Сжал — не слишком крепко, но неотступно. — Обещаю, что помогу тебе избавиться от браслета и выбраться из этого дома. Твои требования.
Мелкий шрифт, Ева, напомнила она себе, чувствуя прикосновение теплых пальцев так убедительно, словно он был материальным: уже сейчас. Мелкий шрифт. Надо оговорить все.
Если б еще не было так тяжело соображать что-либо, не говоря уже о поисках подвохов…
— Пообещай… что покинешь мое тело сразу… в тот же момент, как оно окажется за пределами этого дома. И вернешь мне. Дальше я… я сама.
Вздох его был не раздосадованным. Скорее сочувственным.
— Обещаю.
— Дурилка! Даже если ты выберешься отсюда, как ты доберешься за замка?! Не смей…
Динкин голос, вмешавшийся в разговор, вдруг исчез: растворившись на полуслове, заглохнув в неестественной тишине. Как и музыка — Ева лишь сейчас поняла, что та уже не крутится ее голове испорченной пластинкой.
Будь она в здравом уме, она наверняка могла сообразить, что без Мэта тут не обошлось. В конце концов, в комнате они были одни, и ничто не мешало ему развлекаться с ее сознанием на любимый свой манер. Или заставить ее не слышать собственных призраков, сейчас заменявших затуманенный разум.
Тогда она нашла в себе силы подумать лишь об одном.
— И пообещай… пообещай, что они не пострадают. Кейлус и Тим, и… никто в доме. — Щурясь от невыносимого света, Ева смотрела в дьявольскую синь глаз, взиравших на нее сверху вниз. — Я не хочу… чтобы они…
— Обещаю, — улыбаясь, сказал демон, — они не будут страдать.
Нет. Нет. Было в этом нечто странное: в этой его улыбке, в этих его словах, но что? Ох, как же тяжело, как же… если бы только так не путались мысли…
Синь почти уступила место черноте.
Судорожно удержавшись на краю обморочного забвения, цепляясь за призрачную ладонь того, кто держал ее пальцы в своих, Ева выкарабкалась обратно в реальность — и лицо Мэта, склонившегося к ней, было так близко, что потусторонний фосфор заслонил собою весь мир.