Треклятая тибельская проницательность, подумала Ева тоскливо. Мимолетом, ибо в основном ее мысли занимали совсем другие соображения.
О том, какого ответа от нее ждут.
— …ловушка…
Слабое эхо Мэтовского голоска потонуло в море догадок, штормом бившихся в сознании.
Скажешь, что королева неправа, вымолишь право вернуться к Герберту — останешься рычагом давления. Вдруг на это Айрес и рассчитывает? Сыграет в великодушие, будет держать Еву в добровольных заложниках — и повяжет племянника по рукам и ногам. Ею, Евой, и ее «свободой». А на деле, может, королеве и не под силу осуществить предложенное: просто она знала, что Ева на это не согласится. Ни одна порядочная любящая девушка не согласилась бы.
Ни один здравомыслящий человек, знакомый с Айрес тирин Тибель, тоже.
Ева почти не играла в шахматы. Плохо умела просчитывать наперед чужие действия, видеть ловушки, разгадывать ход мыслей противника. И сейчас дико жалела, что не училась.
Что будет с Гербертом, если сейчас она откажется?
Что с ним будет, если она согласится?..
Еще миг невидимые весы, на каждой чаше которых покоился один из возможных вариантов ответа, балансировали в равновесии.
— Ладно. Идет.
Груз лихорадочных соображений лег на одну из чаш одномоментно.
Лицо Айрес не выразило ничего.
— Стало быть, ты соглашаешься.
— Да. Я хочу жить.
Она не знала, правильно ли считала чужие ожидания, которые теперь пыталась обмануть. Но услышанное слишком уж располагало к тому, чтобы Ева топнула ножкой и сделала все, дабы разрушить нарисованный королевой портрет.
Что ж, Ева ее удивит. Хотя бы затем, чтобы посмотреть, что будет дальше. Да и цветасто расписаться перед Айрес в вечной любви к ее племяннику Ева все равно бы не смогла.
Не перед ней.
— Мнится мне, ты лжешь, — произнесла Айрес негромко. — Скажешь сейчас что угодно, лишь бы воскреснуть. Обрести свободу, перехитрить меня. Но мне не нужно что угодно. Мне нужна правда.
Только выпусти меня отсюда, думала Ева, глядя в темные глаза, пытаясь прочесть в них хоть что-то. Увидишь, какой правдивой я могу быть.
— Это и есть правда. — Она судорожно сцепила опущенные руки. — Вы сами сказали: я здравомыслящая. Я не боец. Не революционер. Мне вас не победить. И я хочу вернуться домой. Это выгодная сделка.
— И жизнь, стало быть, для тебя важнее любви.
Если уж играть, то играть до конца.
— Никакая любовь не стоит того, чтобы за нее умирать.
На губах королевы обозначился призрак улыбки, — но Ева не могла понять, довольной или злой.
— Странно. Обычно влюбленные девочки так возвышенно максималистичны.
— Любовь и здравомыслие плохо совместимы. — От напряжения, с которым Ева пыталась считать реакцию собеседницы, почти болела голова. — Мы с ним знаем друг друга несколько недель. Думаете, я променяю дом и жизнь на мальчика, которого знаю всего ничего?
Собственная ложь прозвучала до боли легко, скальпелем резанув душу.
— Он бы променял, — заметила Айрес отстраненно. — Свою жизнь на твою.
От воспоминаний о Герберте, беззвучно шепчущем слова Обмена, Еве на миг захотелось расплакаться. Покаяться во лжи. Упасть Айрес в ножки и просить милости для них обоих.
Потом она вспомнила другого Герберта — насмешливого, готовящего ее к роли спасительницы всея Керфи, — хмельную исповедь Кейлуса и Бианту, оставленную в каменной клетке.
— Моя психика не настолько искалечена, чтобы за такой короткий срок намертво прикипеть к первому встречному.
Улыбка Айрес осталась такой же призрачной.
— Каламбур, — констатировала она бесстрастно. Вновь отвернувшись, вскинула голову к верхним рядам. — Полагаю, ты услышал достаточно.
…воспоминание о том, что в этом мире существуют чары невидимости, пришло слишком поздно. Как и понимание, что зал, где они с Айрес разыгрывали этот спектакль, может быть не пустым.
Когда в тишине послышались шаги, аккомпанементом сопровождавшие появление Герберта, пока он спускался вниз по крутой лесенке между рядами, — где-то глубоко внутри Ева закричала от леденящего ужасом осознания.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 04.04:
Обвели вокруг пальца, как ребенка. Просчитали, как по нотам. Просчитали даже то, что Ева попытается просчитать Айрес в ответ.
Забыв, что у той опыта несравнимо больше.
— Ступай, Уэрт, — произнесла королева. — Тебя проводят обратно во дворец.
Под немигающим колючим взглядом Герберта Ева отчаянно подалась вперед:
— Герберт, я…
— Полагаю, отныне говорить вам не о чем. — Слова королевы сковали Евины губы колдовской заморозкой, оставив возможность разве что нелепо мычать. Гребаная магия! — Иди, Уэрт.