Все получится. Получится.
В кабинет она скользнула без стука, но с негласным приглашением.
Герберт сидел за столом — светлые волосы падают на лицо, рубашка в отблесках кристаллов отливает кладбищенским светом. Перо в левой руке размеренно выводило чернильные строчки в книге, что Ева уже видела — в день, когда нашла некроманта умирающим в том самом кресле, где теперь он работал.
— Все-таки пришла, — сказал Герберт, когда затворившаяся дверь негромко щелкнула замком. — Удачно. Хотя в ином случае я заглянул бы сам.
Он даже головы не поднял.
— Герберт, я хотела…
— Я оставил подробные инструкции, как поддерживать твое существование. Раствор, заклятия, руны. Передам их Мирку. Полагаю, он сможет подыскать некроманта, которому можно доверять. — Аккуратно отложив перо, он положил ладонь на желтую страницу под невысохшими чернилами — по-прежнему не глядя на Еву, застывшую по другую сторону столешницы. — Здесь будет записано все, что касается моих исследований воскрешения. Если я успею завершить его до ритуала, я сообщу. Если я не вернусь, найдешь книгу в верхнем ящике стола — у тебя останется доступ ко всем закрытым дверям в этом замке.
— Герберт, послушай…
— Передашь их своим риджийским друзьям. Не сомневаюсь, их блистательные умы и без меня бы справились, но подспорье не мешает. — Он наконец встал, и даже не видя лица, на котором снова лежала маска теней, Ева понимала: не для того, чтобы ее поприветствовать. — Я переведу тебя на подпитку от твоего сидиса. Сейчас. Если что-то пойдет не так, твоя гибель подведет слишком многих.
Вот так. Подведет слишком многих, и точка. Словно Ева случайно провернула маховик времени, вернувшись в те дни, когда она была лишь инструментом, непослушной марионеткой в руках несносного мальчишки…
…это не его слова. Не он. Не Герберт, которого она любит — Гербеуэрт тир Рейоль, гордость семьи, наследник королевы, пустившей в Евин лоб стрелу, отобравшую ее жизнь. Ее Герберт снова спрятался где-то там, внутри, за стенами слоновой кости.
— Герберт, поговори со мной. Пожалуйста. — Она облизнула губы. Машинально, словно те и правда могли пересохнуть от волнения. — Прости меня, я не хотела…
— Замолчи.
Ева замолчала. И даже не сразу поняла — не от растерянности, не от обиды на то, что слово выплюнули, как оскорбление.
От давно забытого ощущения магии, разливающейся под кожей, парализующей губы.
— Не двигайся.
Когда колдовской приказ невидимым льдом лег на руки, ноги, тело, сковывая их, лишая воли, Еве захотелось кричать — но она могла лишь беспомощно ждать, пока некромант выберется из-за стола.
Нет, он не может снова поступать так с ней. Не может действительно вернуться к тому, с чего они начинали.
Не…
— Я благодарен за все, что ты пыталась сделать для меня. Я ценю это. Правда. — Бледные пальцы скупыми скорыми движениями расстегнули пуговицу на кружевном воротнике, обнимавшем ее горло. Двинулись ниже. — Видишь ли, наш вчерашний разговор любезно напомнил мне, что у каждого есть стержень, лежащий в основе его личности. Диктующий то, что ты делаешь, и то, как ты живешь. То, без чего ты больше не будешь собой. Для тебя это не любовь. — Платье спустили с плеч рывком, открывая рубин. — Спасибо, что помогла вспомнить — для меня тоже.
Теплая ладонь накрыла рунную вязь на серебре, окунувшись в багряное сияние, текущее сквозь пальцы. Замерла, когда на его запястье, оголенное задравшимся рукавом, упала холодная капля.
Герберт поднял взгляд. Миг смотрел в неподвижное, застывшее, как у куклы, лицо — лишь с щек, прорезанных мокрыми дорожками, капали беззвучные слезы.
Свободной рукой вытер их: с нежностью, которой Ева не ждала.
— Не плачь. Так будет лучше. Для всех. — В ее глаза, молившие «не надо», он смотрел без стыда, без гнева, без горечи. — У этой истории с самого начала не могло быть другого конца. Просто я оказался достаточно глуп, чтобы позволить себе поверить в иное.
Лучше бы он кричал. Или снова смотрел на нее в холодном бешенстве. Но то, что владело им сейчас, было страшнее.
Смирение. Тихое, равнодушное, отреченное смирение того, кто оставляет позади и бешенство, и горечь, и гнев.
Со всем, что их вызывает.
— Когда я завершу ритуал, я буду свободен от того, что сковывает меня сейчас. После такого невозможно придавать хоть какое-то значение ревности. Страху. Боли. Любви. — Его ресницы опустились блекло-золотистыми бабочками, скрывая мертвенное, нечеловеческое спокойствие, бледной синью разлившееся во взгляде. — Гербеуэрт тир Рейоль не сумел вернуть тебя к жизни. Полагаю, новый Берндетт сможет.