Пока Герберт выкидывал кота из комнаты, сглаживая тому горечь изгнания чесанием за ушком, Ева подползла по бархатистому покрывалу ближе к своему краю. Лежа поперек кровати, коснулась Люче, сиротливо приткнувшуюся между тумбочкой и деревянным изголовьем.
Она не скучала по Дару. Нисколько. Как и Кейлус, Ева так и не полюбила магию в себе — во всяком случае, ту магию, что здесь принято было таковой называть. Снежана (в мыслях Ева все чаще фамильярно называла ее Снежкой) с Лодом (к этому имени колдуна за три встречи с риджийцами Ева тоже успела привыкнуть) оптимистично предполагали, что это увеличивает шансы на успешное возвращение домой: у того, другого мира отпадет нужда чинить ей препоны, чтобы не пустить на свою территорию чуждое ему волшебство.
По Люче — Ева знала — скучать она будет.
— Пусть ее не кладут на алтарь в каком-нибудь храме. И не вешают в сокровищницу как музейную реликвию, — попросила Ева, когда покрывало по соседству прогнулось. — Хочу, чтобы она осталась здесь. У тебя.
— Пока я жив, так и будет.
Поворачиваясь к нему, Ева думала, что все, наверное, могло бы остаться так, как сейчас. Спальня, что теперь они делили вдвоем. Занятия музыкой днем, пока Герберт вершит управление Шейнскими землями (отныне не только ими). Фейр по вечерам. Ужины с Мирком и Мираной, возможность потрепать за шиворот дракончика и почесать белое пузо Мелка. Если верить Мирку, после ее выступления для риджийцев музыку Кейлуса перестали считать набором неблагозвучных гармоний, но парочка сольных концертов помогла бы закрепить результат — их Еве организовали бы без труда. В крайнем случае она отправилась бы в Лигитрин: поступать в тамошнюю консерваторию и гулять по тем же улочкам, где когда-то Кейлус Тибель провел счастливейший год своей жизни.
Но чем больше кругов наматывали на ее глазах стрелки часов, тем отчетливее Ева понимала — она не принадлежит этому миру. Никогда не принадлежала. Никогда не сможет.
«Что бы ни случилось завтра, спасибо тебе, — сказала Мирана, вслед за сыном обняв ее перед сном. Крепкими, неженскими объятиями, куда более сердечными, чем Ева могла бы ожидать от госпожи полковника в начале их знакомства. — Керфи тебя не забудет. Мы тебя не забудем». И это лишь заставляло увериться: Ева сделала для этого мира все, что могла. Один синеглазый демон, ценивший хорошие шоу превыше собственной выгоды, прибавил бы, что и для этой истории, ведь ей не суждено (нет у нее ни сил, ни возможностей, ни желания) справедливо править или нести прогресс в темные народные массы. Худшее, что Ева может сделать теперь — превратиться в бесполезный придаток. Вроде продолжения культовой классики, созданное Дарт Маусом, движимым Темной стороной и жаждой обогащения…
Ева часто ловила себя на том, что у ее внутреннего голоса проскальзывают интонации Мэта.
Это пугающе не пугало.
— Ты не веришь, что я уйду, — сказала она, сев, чтобы не смотреть на Герберта снизу вверх.
— Я надеюсь. — Он держался, как самурай — прямая спина, руки на коленях; в глазах, что полумрак выкрасил в почти серый, таяла печаль. — Но если сможешь… если получится… я тебя отпущу. Раз ты уверена, что там тебе будет лучше.
Ответ он прочел в ее молчании.
Она хотела обнять сестру и услышать ворчание родителей. Хотела еще не раз выпить с однокурсниками за закрытую сессию и поесть суши. Хотела закончить колледж, вдохнуть запах свежевыданного диплома, найти свое имя в списке поступивших в консу — московскую, и никакую другую. Хотела узнать, сядет ли Мать Драконов на Железный Трон. Хотела порыдать в кино над смертью Тони Старка и Капитана Америки (а что четвертые «Мстители» воскресят всех, кто в финале третьих рассыпался прахом под похоронную тишину в зрительном зале, зато взамен упокоят с концами пару «старичков», отжирающих у студии самые большие гонорары, она почти не сомневалась). Хотела снова услышать звук, оповещающий о новых уведомлениях в твиттере. Хотела увидеть любимые витражи в метро. Хотела снова ощутить себя Евой Нельской, студенткой, сестрой и дочерью, не обремененной Избранностью, не затянутой в круговерть сложных придворных танцев и подводных течений великосветской жизни. Хотела не пачкать одежду кровью каждый месяц: она успела пережить два цикла особых дней, и при отсутствии нормальных прокладок с крылышками это превратилось в кошмар. Лучшее, что ей смог предложить Эльен — толстые куски ткани, которые крючками крепились к особому поясу и протекали невыносимо быстро.