Телефон, заерзав по скатерти за ее спиной, замурлыкал «стежкой малою заплутала я» — пока Ева смотрела, как зачарованная подвеска качается между пальцев.
Новая работа, новый кавалер, новая жизнь…
…пожав плечами, она бросила кристалл туда, где он точно не будет искушать и мозолить глаза: в мусорку.
Вернувшись к столу, взяла трубку.
— Привет, зай, — сказала Ева. — Ты где? А, ясно… Печеньки пеку. Скоро будешь? Хорошо. Люблю тебя.
И, нажимая «отбой», чтобы вернуться к печенью, которое в эту ночь они будут делить на двоих, точно знала: она сделала правильный выбор.
Глядя, как мятный свет бликует в прохладной кварцевой глубине, Ева почти улыбалась. Лишь теперь понимая, какие чувства вкладывали в свои фирменные улыбки представители одной аристократической семьи.
Наверное, так закончить ее историю было бы правильнее. Оригинальной, конечно, после Льюиса ее было бы не назвать, но тогда в ней хотя бы можно было бы прочесть мораль. Девочка выросла и заземлилась. Вынесла уроки из пережитого в юности и живет дальше — в реальном мире. Кесарю кесарево, сказкам сказочное.
К сожалению, жизнь и человеческие чувства не особо любят правила.
Грани кристалла вжимались в кожу, когда Ева подошла к столу.
Нажав боковую клавишу, вырубив звук, она смотрела на экран, пока тот не погас, оставляя укоризненное уведомление о пропущенном вызове.
Его зовут Миша. Он рыжий, кудрявый, романтичный и юморной. Хороший кулинар, хороший парень, хороший скрипач. Учится на одном курсе с ней. С прошлого года они вместе играют в квартете. Он ничем не напоминает одного венценосного сноба. Наверное, потому Ева и уступила настойчивым ухаживаниям, которыми ее добивались с первого курса.
Вчера он сделал ей потрясающий подарок: обручальное кольцо. Очень быстро, но Миша и так ждал два года, прежде чем дама сердца соизволила ответить ему благосклонностью, и не хотел давать ей возможность убежать. Он сказал, что с первого взгляда понял — эта потрясающая девушка, похожая на грустного эльфа, станет его женой. Он сказал, что делает это не в праздничную ночь, чтобы в новый год они вступили уже в других отношениях.
В ответ Ева сделала ему не менее потрясающий подарок: сказала, что их отношения были ошибкой. Поняла, что не может и дальше смотреть в его влюбленные глаза, чтобы вспоминать совсем другие.
Понять бы теперь, что с этим делать. Едва ли разрыв хорошо скажется на квартете…
Сев за стол, Ева — в который раз за шесть лет — закрыла глаза, прижав ладони к губам, словно для молитвы.
Что-то общее с эльфом у нее точно было. Например, что за шесть лет внешне она не повзрослела ни на йоту. Смерть и другой мир все же оставили на ней свою печать: пока это влекло одни шуточки Динки на тему, что такими темпами ее дурилке и в тридцать без паспорта алкоголь продавать не будут, но в перспективе грозило еще теми проблемами.
Хотя о перспективах дальше тридцати и более туманных, чем концертмейстерский пульт, Ева предпочитала не думать.
— Привет.
Чтобы сквозь сжатые пальцы пробился тусклый свет — утекающий, как вода, как песок в часах, как все, что уносит с собой былое, — ей не требовалось вызывать в памяти его лицо. Оно и так стояло перед глазами: не стертое ни годами, ни страстным желанием забыть, ни бесконечной голодной пустотой, полной безглазых хищных наблюдателей, лежащей меж гранями двух миров.
— Давно я не выходила на связь.
За окном, приоткрытым на щелочку, сквозь которую в кухню ледяной змейкой вползала морозная свежесть, громыхнул чей-то нетерпеливый фейерверк. Совсем как когда Ева жила с родителями: наверное, в каждом дворе найдутся веселые чудаки, который начнут праздновать чуточку раньше.
— У нас сегодня праздник. Новый год. Пеку тут печенье и вспомнила о тебе. Представляешь, осталась одна вещь, музыка, которую мы с тобой так и не послушали, а она…
Ракеты, разрываясь прямо напротив ее двадцатого этажа, завыли, засвистели, озаряя разноцветьем обратную сторону полузадернутых штор.
— Если можешь, поговори со мной. Пожалуйста. — За этот срывающийся голос она презирала себя больше, чем за равнодушие, с которым вчера разбила сердце влюбленного в нее мальчишки. — Я… мне тяжело без тебя, я не думала, что это будет так…
Знакомое головокружение повело ее в сторону одновременно с тем, как меж локтей, упиравшихся в маки на хлопковой скатерти, расплылась багровая клякса.
Когда кухня перестала плыть перед глазами, Ева тыльной стороной ладони промокнула кровь под носом. Посмотрела в окно, где в черноте праздничного неба расцветали зеленые «хризантемы».