«Неживом?»
«Неровно дышащем, скажем так».
«О, тогда тебе точно не о чем беспокоиться, — заверила его Ева, вновь коснувшись паркета невысокими широкими каблучками домашних туфель. — Мое дыхание по причине отсутствия смело можно считать самым ровным в мире. Ровнее не бывает».
Погасив мелькнувшую улыбку, Герберт посмотрел на нее почти сурово:
«Только спуска от меня по такому поводу не жди».
«И в мыслях не было».
Герберт слово сдержал: разучивание заклятия левитации на протяжении двух часов кряду оставило Еву совершенно без сил (и, если б не регенерация, оставило бы еще с разбитыми локтями, коленками и носом). Зато паутина неловкости, соткавшаяся за ночь, больше между ними не возникала.
— Я научился замечать то, что люди стараются сделать незаметным, — сказал Миракл, потрескивая тонкой корочкой льда на лужах, бьющейся под его шагами. — Полезный навык для бойцов и королей.
— И шпионов. Уверен, что не ошибся с выбором профессии?
— С трона шпионить куда приятнее.
— А еще трон делает тебя куда заметнее. И куда… мишенистее.
Не сбиваться на «вы» пока стоило Еве немалых усилий. Тем необходимее было к этому привыкать.
— В том-то и дело, — произнес Миракл весело. — Беспечные люди смотрят вперед и не замечают того, что таится у них за спиной. Люди осторожные привыкли жить с оглядкой — и отвыкают всерьез относиться к тому, что нахально маячит у них под носом. — Он рассеянно оглянулся на окна замка, светившиеся за их спиной. — Значит, тебе удалось к нему пробиться.
— Будто это не ты способствовал тому, чтобы он закрылся, — аккуратно выруливая на ту самую тему, которую ей хотелось обсудить, мягко заметила Ева.
— Не я. — Как и следовало ожидать, лицо Миракла разом стало жестким. — Он сам сделал выбор. Как я сделал свой, прекратив наше общение. Но это не значит, что я ни о чем не жалел.
— А почему не помириться, раз жалел?
— Есть вещи, которые нельзя простить. А если можно простить, то забыть — невозможно. Есть поступки, после которых ты уже не можешь относиться к человеку так, как относился раньше. Даже если захочешь.
— Ты даже не можешь быть уверен, что он действительно этот поступок совершил, — напомнила Ева. Расспросить Герберта о ссоре с братом она еще не успела — тема была слишком опасной, чтобы она рисковала нарушить хрупкое тепло их отношений; но подтолкнуть самого Миракла расспросить о том, что он так и не выяснил годы назад… — Не пробовал поговорить? Куда проще, чем шесть лет дуться в смертельном оскорблении.
— Мне кажется или ты хочешь сказать, что я дуюсь на ровном месте?
— Нет, конечно. «Я увидел вину в его глазах» — это ведь железное и неопровержимое доказательство свершенного предательства.
— Любовь к сарказму у вас обоих в крови, я вижу, — хмыкнул Миракл. — Ева, я знаю своего брата слишком хорошо, чтобы нуждаться в расспросах.
— Зато я знаю своего… некроманта слишком хорошо, чтобы верить в такое, — отрезала она. — Герберт не мог предать того, кого любит.
— Я знаю его с детства. Ты — меньше месяца. А теперь ты говоришь мне, чего он не мог сделать?
— Да. Именно это я и говорю. — Без труда прочтя в его снисходительном взгляде все то, что она сама думала о глупых девочках в стадии влюбленного идеализирования, Ева добавила: — Если резонируешь с кем-то, за месяц можешь узнать его лучше, чем иные — за сотню лет.
Миракл промолчал, мерно вышагивая под зимним небом, хрустальным в своей темной холодной прозрачности, коловшейся проступающими звездами.
— Уэрт рассказывал тебе, что стал самой молодой Звездой Венца за всю историю Керфи? — спросил он затем. — И самым молодым магистром?
Ева кивнула: рассказывал. Как раз вчера, пока они болтали обо всем, о чем не говорили прежде.
О Керфианском Колдовском Ковене, основанном Берндеттом, Эльен ей поведал уже давно. Эта организация объединяла всех магов и некромантов страны, обязанных вступить туда по достижении тринадцати лет — дабы предоставить возможность другим магам направлять и контролировать их деятельность. Над рядовыми магами стояли магистры (как поняла Ева, те маги, что защитили волшебную диссертацию), а управлял Ковеном так называемый Венец Магистров: восемь могущественнейших магов страны, почтительно называемых Звездами. Каждый из них избирался пожизненно, каждый обязан был совершить некое фундаментальное открытие в магической науке и доказать право зваться Звездой, пройдя череду сложнейших испытаний. Испытаний, которые могли убить тебя, если ты переоценил свои силы и замахнулся перескочить планку, до которой пока не дотягивал.