Он не ответил. И когда Ева искоса посмотрела на него, уже не улыбался. Лишь отстраненно и задумчиво уставился куда-то на клавиатуру.
Точно всерьез обдумывал что-то.
— Это очень печально, — рискнула она высказать мысли, при взгляде на ноты контрапунктом сплетшиеся в голове с облегчением, что ее довольно корявенькое исполнение как минимум не вызвало нареканий. Впрочем, настоящий мастер и должен прощать несовершенства начинающих. — Что вашу музыку не понимают.
— А, так ты и об этом знаешь? — отстранившись от лакированной крышки, мужчина отвернулся. — Одно время я пытался писать понятно. То, подо что до сих пор радостно танцуют придворные идиоты. То, что их дочери до сих пор пищат дурными голосами на званых вечерах. И понял, что между популярностью и самоуважением я выбираю второе. Даже тысяча похвал от глупцов не залечит язвы, которые открываются в душе от осознания, на что ты размениваешь себя и свой талант. — Подойдя к окну, он сплел за спиной опущенные пальцы, глядя в сгущающуюся темноту. — Никогда не продавайся, девочка. Что бы ни стояло на кону. В итоге всегда заплатишь большим, чем приобретешь… только понять это сразу вряд ли сможешь.
Есть контакт, подумала Ева, глядя на черный бант в его волосах. И ведь после вчерашнего он все равно не боится подставлять ей спину… Впрочем, сейчас она точно не смогла бы его ударить. Не когда в его голосе за ядом вновь пробилась усталая горькая искренность.
Возможно, сам Кейлус прекрасно это осознавал.
Треклятые манипуляции, треклятая сердобольность, треклятая должность личного эмоционального кочегара треклятой королевской семейки…
— Может, все-таки скажете, зачем вам на самом деле трон?
Обернувшись через плечо, мужчина одарил ее кривой усмешкой:
— Затем, что я кровожадный властолюбивый ублюдок. Такой ответ тебя устроит?
— То, что вы мне сейчас сказали, не слова властолюбивого ублюдка.
Кейлус стоически вздохнул.
— Послушай, кошечка. Я легко мог бы напеть тебе самую красивую песенку из тех, что сумел бы сочинить, но ты не кажешься мне достаточно глупой, чтобы ей поверить. Так что остается тебе лишь принять неприглядную истину.
Еве вспомнилась одна красивая песенка, уже напетая им вчера. «Но я смеюсь — кому по нраву стоны»… Было все подстроено или нет? Пел это Кейлус Тибель или лирический герой, имевший с ним весьма мало общего? И то, что он говорит сейчас — отсутствие всякого интереса к тому, чтобы вызвать ее расположение, нежелание оправдываться и плакать, или тонкая игра, на самом деле призванная завоевать это самое расположение?..
Впрочем, пообщавшись с Гербертом и Мирком, Ева уже могла понять кое-что о породе их семейки.
— Или могу предположить, что вы обманываете сами себя, — вновь рискнула она. — Улыбаетесь, потому что не хотите, чтобы кто-то видел, что вам больно. Пытаетесь казаться страшнее, чем вы есть, потому что быть обиженным, страдающим и сентиментальным куда унизительнее, чем бесчувственным, корыстным и злым. Страдания делают вас слабым, а слабость, по-вашему, унижает, и вы…
— Мы не в тех отношениях, чтобы ты читала мне нотации или проповеди. — Резкость, с которой он отвернулся, лишь подчеркнула еще большую резкость в голосе. — Буду благодарен, если теперь ты все же позволишь мне поработать. Если нечем будет заняться, библиотека через три двери справа отсюда.
Хмыкнув про себя, Ева выскользнула из-за инструмента, забирая с собой мирно мерцающую Люче.
Что ж, отсутствие ответа порой могло сказать больше, чем сам ответ. Если, конечно, это снова не было искусно просчитанной игрой. Но об этом уже стоило делать выводы, опираясь на дальнейшие наблюдения.
Оставалось еще одно, что Еве хотелось прояснить.
— Почему вы презираете магию? — замерев на полпути к дверям, спросила она, пока Кейлус занимал освобожденное ею место.
Подняв пюпитр, раскладывая на нем недописанные ноты, тот слегка пожал плечами.
— Думаю, потому что в юности учился ей пять лет вместо того, чему мне хотелось учиться на самом деле.
Простой ответ, какой мог бы дать знакомый в обычной приятельской беседе, весьма ее приободрил.
— Но разве для мага не естественно хотеть учиться магии? Использовать то, что ему подарено свыше?
— Я не считаю, что обязан пользоваться чем-то при каждом удобном случае лишь потому, что могу, — открывая чернильницу, заметил Кейлус: слегка скабрезно, будто считывая в собственных словах не совсем приличную аналогию. — Не всем нашим способностям и возможностям можно дать ход. Не всем нужно. Не говоря уже о том, что у всего есть своя цена. — Он макнул черное перо, лежавшее тут же, на пюпитре, в стеклянный флакон с медной крышечкой. — Маги живут дольше обычных людей. Маги сильнее обычных людей. И в довесок к Дару магам нередко достается самомнение, возносящее их выше обычных людей, что я считаю великим заблуждением, ибо вся человеческая гниль свойственна им ничуть не меньше. Кроме того, магия — тот же наркотик. Полагаясь на нее, впав в зависимость от нее, в ее отсутствие ты ощутишь себя ничтожеством, и лишь единицы могут похвастаться такой силой, как Уэрти. Рано или поздно многие… особенно обладая определенным складом характера… понимают, что их резерва не хватает на их нужды, и задумываются, что хотели бы стать могущественнее. А могущество сверх того, что тебе дано, всегда покупается чужой кровью.