Фрэнк Уолдо
Смерть и рождение Дэвида Маркэнда
Уолдо Фрэнк
Смерть и рождение Дэвида Маркэнда
Американскому рабочему, который поймет
Предание говорит, что в день, всем людям
внушающий страх, в страшный день, когда
человек должен покинуть этот мир... четыре
стихии, составляющие его тело, вступают в
спор между собой: каждая хочет стать
свободной от других.
Книга Зогар
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДИН И Кo
1
Дэвид Маркэнд открыл глаза. Он знал, что увидит; он опять опустил веки. - Воскресенье, - успокоил он себя и попытался заснуть снова. Он знал, что во сне найдет освобождение от всего привычного: от латунных кроватей, шелковых голубых одеял, стульев кленового дерева (чуть излишне изысканных на его вкус). Но шорох мягких тканей под пальцами, перебирающими крючки и пуговицы, шелест расчесываемых волос потревожили его. Он опять открыл глаза и увидел, как одевается его жена. Элен сидела в полосе солнечного света, проникавшего сквозь кремовые занавески. Окно было раскрыто, солнце несло в комнату приглушенные шумы города. По Лексингтон-авеню проехал автомобиль; поезд надземки налетел, взорвался и замер вдали на Третьей авеню; топот копыт затих у дома, рассыпались шаги, хлопнула дверь: молочница; еще поезд пронесся близко и мимо... все эти привычные звуки солнечный луч нес к его жене, сливал с ее обнаженной рукой и плечом. Но не было привычным то, что она так рано встала в воскресное утро. Маркэнд вспомнил, что вот уже много дней Элен в ранний час поднималась с постели и потихоньку уходила куда-то. К завтраку она уже бывала дома, и оттенок удовлетворенности лежал на ее лице. Какого любовника навещает она на рассвете? Маркэнд улыбнулся, и улыбка окончательно разбудила его. Они необычны, эти уходы Элен? Но разве знакомое менее необычно? Вся жизнь, какой она рождалась перед ним каждый день в короткий миг пробуждения открывающихся глаз... все знакомое необычно. Всю зиму, день за днем, в нем росло это чувство пробуждения, как рождения в необычном. Один миг - и это чувство умирает, насмерть задушенное привычным и знакомым. К тому времени, когда его большое тело поднималось с постели, он уже готов был все принять как должное: тело и постель, жену, дом и службу. По было мгновение, когда, как новорожденному младенцу, все казалось ему необычным, трепещущим на грани живой жизни. А в живой жизни нет места необычному. Отчего? Маркэнд чувствовал, что против этого восстает его инстинкт, требующий привычного и знакомого. Этот миг пробуждения, в который жизнь казалась ему необычной, заключал в себе недопустимый вызов. Утренний душ теперь стал для него ритуалом. - Чтобы разбудить меня? Вернее, чтобы усыпить снова, погрузить в лунатический сон повседневной жизни, в котором человек забывает, что его тело, его работа, само его _присутствие здесь_ есть загадочный вызов, ответить на который не может никто, так как никому не дано достаточно долго быть пробужденным.
Вызов повторялся снова и снова, и Маркэнд вспомнил теперь, что уже давно, в детские и юношеские годы, он слышал его. Тогда он думал, что ответ даст жизнь; жизнь, прожитая как можно лучше (например, так, как хотела бы его мать), скажет ему, что такое жизнь. Сказала ли она? Воскресное утро; мартовское солнце, мягкое, как в апреле, окутывает комнату весной. Убедившись, что больше ему не заснуть, Маркэнд перевернулся на спину и закинул за голову руки, открытые до локтей, вытянув их на тонком полотне наволок. Удержать это чувство необычного. Он следил за тем, как одевалась его жена. Ее кожа, которую он так любит ласкать и обонять, исчезает под костюмом цвета taupe с высоким закрытым воротом, пальцы проворно бегут от одной перламутровой пуговицы к другой, Волнистым движением руки она слегка касается своих бронзово-рыжеватых волос и поворачивается к мужу.
- Ты проснулся? Спи, спи еще.
Отчего не спросить: куда ты собралась так рано? Та часть сознания Маркэнда, которой мир казался привычным, еще не совсем пришла в повиновение. - Лучше спроси, кто ты, и кто - мы оба вместе. - Маркэнд смотрел на свою жену и видел ее необычной. Одиннадцать лет он прожил с ней и вкушал от нее и не более пресытился ею, чем едой и питьем. Она надевает шляпу; шляпа плоско лежит на ее высоко подобранных волосах, и от этого сейчас, когда она стоит, почти стройной кажется ее невысокая крепкая фигура в широкой юбке, доходящей до лодыжек. Бедра ее не выделяются, и все округлости ее тела, вернее, их отсутствие в этом скучном и чопорном создании моды заставляет его сейчас томительно желать их. Тони и Марта не иссосали упругость груди своей матери, не нарушили крепких линий ее живота. Что за свидание в семь часов утра? Впрочем, это несущественно. _Кто мы?_ Но куда бы она ни собиралась, она была очень хороша сегодня; и когда ее голубые глаза остановились на муже, он почувствовал вдруг, как они далеки. Она уже стояла у двери, и рука ее повернула стеклянную ручку. (Комната была отделана по ее вкусу, в изысканном колониальном стиле, не слишком еще избитом в те годы шатаний между викторианским и модерном: солнечно-светлая окраска стен, на окнах голубые портьеры и кремовые тюлевые занавески, в дорожках на синем полу - преобладание серого тона.)
- Не забудь, дорогой, в одиннадцать мы должны быть у тети Лоретты. Пожалуйста, встань вовремя. Ты ведь помнишь, сегодня вскрывают завещание.
Теперь он один, и окружающий мир стал снова почти привычным. Его милый старый принципал, его дядя Антони Дин, тот, кто так радушно принял его, когда за год до окончания войны он приехал в Нью-Йорк, кто предоставил ему семейный очаг, который ему скоро стал тесен, и дело, которое он полюбил и расширил, - этот дядя умер. Он был уже стар; грудная жаба явилась объяснением для врачей. Но Маркэнд с обычным своим упорством держался особого мнения на этот счет. С тех самых пор, как Объединение табачной промышленности, ОТП, поглотило в результате слияния фирму "Дин и Кo", причем, разумеется, формально старая фирма сохранила свою независимость, и Антони Дин в дополнение к прежнему получил новое, весьма высокое звание, добрый старик затосковал. Маркэнд заметил это - между ними всегда существовала какая-то скрытая близость. Старик стал менее вспыльчив, менее самовластен, даже менее патриотичен. Его воскресная послеобеденная сигара (Маркэнд с женой часто обедали у Динов по воскресеньям), казалось, способствовала теперь не столько пищеварению, сколько углубленному раздумью. Не сомнение ли, подобно смертоносному микробу, проникло в устойчивый американский мир старого купца? Не стал ли этот мир, в котором он достиг такого благосостояния, казаться ему непонятным, а его место в нем - не таким уж надежным? Он умер два года спустя после слияния фирм. Маркэнд остался распорядителем кредитов и вице-президентом компании; опытный финансист, он стоил своих двенадцати тысяч. Слишком молод еще для грудной жабы. Он вспомнил, как оба они, и он и его дядя, втайне друг от друга надеялись, что слияние фирм не состоится. И именно благодаря тайному нежеланию Маркэнда и безмолвной поддержке Антони Дина соглашение осуществилось на таких блестящих условиях, и Маркэнду пришлось сыграть в этом такую удачную роль. Он сам не знал, значит ли это, что его коммерческие способности действительно так велики, как считают Мэдисон Сандерс из ОТП, Чарли Поллард, муж его кузины Лоис Дин, этот бандит-законник Джон Тиббетс и даже Луи Соубел, председатель правления, или же лишь то, что всякая коммерческая деятельность есть просто игра, где дураки выигрывают всегда, кроме тех случаев, когда они плутуют слишком тонко.