— Тогда же в замке поселились и другие?
— Да. Мы стали любовниками. Все смотрели на это спокойно, кроме Марии, конечно. Та бесилась.
— Устраивала сцены?
— Ну что вы! Она была дамой. — Ленка презрительно хмыкнула. — Но страшно злилась. На всех. К тому же поссорилась с Эмилой, и некому стало изливать душу. А мне, когда была возможность, тихо говорила что-нибудь ядовитое.
— Не удивительно…
— Она пыталась удержать Руду угрозами, — продолжила Ленка, не желая отвлекаться на комментарии. — Но это меня… — она склонила голову, — только подзадоривало. Мы ненавидели друг друга, я ей с удовольствием демонстрировала свою власть над Рудой. Говорю же вам, — она перешла на шепот, — что я была дрянью…
— Если об этом говорите в прошедшем времени, значит, считаете, что сейчас вы уже не такая?
— Может быть, если стала понимать… Я же не могла знать, что все так ужасно кончится, — Ленка опять принялась вытирать глаза. — В тот день, двадцать второго, все ужасно обострилось. Мария была настоящей фурией, с утра со всеми переругалась. Ну, а потом случилось это… с Квашой… Не знаю, как вам…
— Знаю, — помог ей Янда. — Застала вас в комнате вдвоем в, так сказать, пикантной ситуации.
— Да ничего там особенного не было, — запротестовала она.
— А что же тогда было?
— Вам все разложи но полочкам. — Она влезла всеми десятью пальцами в свою аккуратную прическу и растрепала ее. — Знаете, что Кваша обожает больше всего?
— Коньяк.
— Его, к сожалению, тоже. Но не думайте, он не алкоголик. Он может страшно напиться, а на следующий день ни капли в рот не возьмет. А иногда несколько дней подряд работает и в это время не пьет и не ест. Но я имела в виду другое. Однажды узнала, что он обожает компот из брусники. У нас она не растет, поэтому в магазинах бывает редко. А в тот день, двадцать второго, я с утра была в городе, и представляете себе, что увидела в универсаме?!
— Бруснику.
— Да, компот. Взяла три последние банки. Днем мне было некогда, а к вечеру отнесла их Квасану. Он страшно обрадовался. Сказал, что завтра купит мясо, сделает к ужину фантастическое блюдо, и мы слопаем его вдвоем. Я согласилась и поцеловала его в щеку. Просто так, от радости. Он поцеловал меня в ответ. Мы сидели в кухне на кушетке, смеялись и обменивались шутливыми поцелуями. Больше ничего. Я только подумала: видела бы Мария своего последнего поклонника и рыцаря. Он был ее последним поездом до станции Любовь. Мы хохотали, я упала на кушетку, а он склонился надо мной. Потом вдруг отпустил меня, и я увидела, что у него побелело лицо: в кухне стояла Марин. В тот момент я неосмотрительно засмеялась, она выскочила наружу, он — за ней, и во дворе разразился тот страшный скандал. Я вам скажу, она, если начинала, умела ругаться. Я постаралась смыться, но мне было ясно, что эта ведьма… простите, о мертвых только хорошее… Короче, все расскажет Руде.
— На что и намекнула вам вечером в коридоре. Перед тем, как отправиться в ресторан. И тогда вы чуть не подрались.
— Вы и об этом знаете?
— Яначек рассказал нам в подробностях.
— Сказал, что она мне угрожала?
— Говорил, что грозилась раскрыть… хм… пикантную тайну.
— Если бы не Яначек, который вдруг неизвестно откуда появился, она рассказала бы Руде.
— Чем она угрожала Гаклу?
— Я же говорила вам: не знаю. Потом она ушла с Яначеком, а мы с Рудой отправились в его комнату. Я хотела все объяснить, но он не стал слушать. Хотя было видно, что это не дает ему покоя. Меня начала разбирать злость. Я выиграла, но не могла как следует насладиться победой. Представила себе, как она распишет в красках сцену у Кваши. И поняла, что это конец. Ведь у Руды огромное самомнение, он всегда должен быть единственным. И как бы я ни старалась ему объяснить, он поверит ей, потому что она никогда не лгала…
— Понимаю, — кивнул Янда.
— От злости я вся горела. Без преувеличения. Как во время болезни. Я сказала Руде, что скоро вернусь, и вышла во двор.
— Вы пошли к ресторану…
— Не сразу. Вначале просто гуляла по двору, чтобы успокоиться. Потом увидела приоткрытые ворота.
— Сколько было времени?
— Не знаю… может быть, четверть десятого. Я скользнула за ворота, оставив в них щель.
— И вам было все равно, что на ночь вход в замок остался не заперт? Вы не подумали, кто это сделал?
— Конечно, подумала. Яначек. И я знала, что снова их закроет. Он умел открывать всевозможные замки и запоры и думал, что об этом никто не догадывается.
— Куда вы пошли потом?
— Побрела через деревню к ресторану. Глянула через окно внутрь. Мария и Квасан сидели рядом и о чем-то живо разговаривали… Я вам хочу признаться, но поймите меня правильно…
— Выкладывайте!
— Я хотела ее дождаться. И подкараулить где-нибудь в темноте.
— Ну?
— Я была такая злая…
— Что вам хотелось стукнуть ее, да? Но пока поджидали, злость прошла.
— Ну, все было не так просто. Я хотела найти… что-нибудь… чем бы ее ударить, — выдавливала из себя Ленка хриплым голосом. — Палку или ветку… Пошла к реке. Но там была такая тьма, что я свалилась в какую-то ложбинку и ушибла колено. Вернулась к ресторану с пустыми руками и снова заглянула в окно. Квасан сидел один, а она… Вокруг нее речники, могучие парни. Самый молодой и самый красивый сидел рядом и не сводил с нее глаз. Они обнимались с ним, пели песни… и я поняла, что ошибалась, что ее последний поезд не ушел, что тех поездов у нее полная станция… И я как-то смирилась с поражением. Даже немного восхищалась ею. Как вы думаете, могут побежденные восхищаться победителями, когда пройдет злость? Потом вылез Иво и стал, поросенок, мочиться прямо с крыльца. Я замерла, и он, наверное, меня не заметил. Как только он вернулся в ресторан, я убежала.
— Назад в замок?
— Нет, в Гавловице, к нашим. Думала… может, там будет Михал. Поймите меня правильно…
— Хватит уже об этом Когда вы добрались до Гавловиц?
— В половине двенадцатого. Михал был в Праге. Мама мне дала поужинать и красивую зажигалку — кто-то из гостей оставил месяца два назад и не пришел за ней.
— Ленка, прошу, по делу!
— О зажигалке, между прочим, по делу. Потому что иначе я не попала бы в замок.
— Как это?
— Так… Мама меня не пускала, но я не могла усидеть месте… Решила, что должна поговорить с Рудой раньше, чем Мария. И отправилась назад. Ночи я не боюсь, знаю здесь все. К тому же временами светила луна. Но только в деревне вспомнила, что у меня нет ключей! И не сомневалась, что ворота уже крепко заперты. Пришлось лезть по скалистому косогору в огород.
— Зачем?
— А вы не знаете этот путь? Странно, ваш поручик облазил здесь все.
— Видимо, ему никто из вас не сказал.
— Значит, не спрашивал. Я вам опишу этот путь так, как будто вы идете со двора. Входите в квартиру управляющего. Налево — дверь к Беранеку, направо — к Квасану, прямо — в подвал.
— Открываю дверь в подвал, — продолжил Янда, — там ступеньки, а на них охлаждается пиво.
— Правильно. А дальше?
— Не знаю.
— Вот видите. Под замком — огромное подземелье, не изученное, но частично доступное. Когда спускаетесь но ступенькам, попадаете в первое помещение. Из него ведет несколько ходов, но они завалены, это сразу видно. Поэтому найдете не заваленный, он справа, и идете по нему вниз до большого сводчатого зала, в нем старый, давно пересохший колодец. Оттуда ведут круто вниз два хода. Нужно выбрать левый, потому что правый приведет к завалу. И этим ходям спуститесь к деревянной расшатанной дверце, которую даже закрыть невозможно. Выйдете наружу — и вы на террасе, где овощные грядки и прекрасный вид. Под вами — скалы почти до железной дороги. По ним можно спуститься вниз, а забраться тем более, потому что вверх лезть легче. Мне в ту ночь ничего другого не оставалось. К счастью, светила луна. Так я попала во двор. В окне у Руды горел свет. Я тихо свистнула — подала наш условный сигнал. Он спустился, открыл мне и страшно отругал.
— За что?
— Беспокоился за меня. Я вышла на минутку, а вернулась в два часа ночи. Точнее, без четверти два. Сердился и за то, что я пошла тем путем. Могла свалиться со скалы. Да и в подземелье разбить лоб… если бы не было зажигалки.