- Если ты пообещаешь, что сделаешь все, как я скажу, и не станешь задавать лишних вопросов, то я выведу тебя из города, - сказал он, наконец. И перебил Дарнторна, собиравшегося что-то возразить на это заявление - Я знаю, что говорю. Есть один путь из города, который никто не охраняет. Это государственная тайна.
- Какой-нибудь подземный ход? - заинтересовался Льюберт.
- Что-то вроде. Ты должен пообещать, что будешь точно выполнять все мои указания и не попытаешься узнать, куда я тебя поведу.
- А ты поверишь? - спросил Дарнторн с нескрываемым сарказмом.
- Да, - кратко ответил Рикс. Льюберт удрученно качнул головой.
- Ну ты даешь, Пастух… Может, еще и денег мне одолжишь?
- Денег у меня нет. Но это наименьшая проблема. Ты можешь продать свое фамильное кольцо. Этого хватит, чтобы купить лошадь и еды в дорогу, и еще останется.
- Совсем рехнулся, да?.. - растерянно спросил Дарнторн, шокированный такой святотатственной идеей. Кольцо Дарнторнов, старый королевский перстень, который в их семье носили еще до того, как Аркас Дарнторн присягнул дан-Энриксу, был самой главной ценностью их рода. Когда-то, много лет назад, это кольцо носил его отец. Потом лорд Бейнор. И всего лишь несколько недель назад оно досталось Льюберту. Воперки всем традициям ему пришлось носить его на указательном, а не на безымянном пальце, чтобы не соскальзывало.
Кроме всего прочего, старинное кольцо было последней связью с его прошлым. Льюберт помнил, как оно тускло поблескивало на руке отца, когда он одним движением взлетал в седло или мерил широкими шагами комнаты Торнхэлла. Но Рикс, конечно, не мог знать об этом. Он сказал:
- Нет, Льюберт, это ты рехнулся, если веришь, что кусок металла может быть дороже жизни и свободы.
Льюберт опустил глаза. Пастух был прав - если смотреть на дело непредвзято. Тем не менее… можно было себе представить, как отец отреагирует на то, что Льюберт продал их семейную реликвию.
- Я думаю, твое кольцо следует предложить мэтру Арно Диведу, - продолжал "дан-Энрикс", словно Льюберт уже дал свое согласие. - Полную цену он не даст, но от покупки точно не откажется - слишком уж жаден. И всегда прекрасно знает, на чем можно нагреть руки.
- Что-то я никак не разберусь, с чего ты так хлопочешь о моих делах, - желчно сказал Дарнторн. - Забавно получается - твой сюзерен делает все, чтобы упрятать меня в Адельстан, а ты из кожи лезешь вон, чтобы помочь мне там не оказаться.
Настала очередь Рикса отводить глаза.
- Сэр Ирем думает, что, взяв тебя в заложники, можно заставить твоего отца сложить оружие. А я уверен в том, что это ни к чему не приведет. Зато, если тебя действительно казнят, то твой отец в отместку перебьет пол-города. Если, конечно, к тому времени в Бейн-Арилле еще останется кто-то живой.
Льюберт напрягся.
- Это мой отец, Пастух. Чтобы он ни делал, я не позволю говорить о нем дурно.
- Ну и глупо, - сообщил южанин. - Это то же самое, как если я сказал бы, что сэр Ирем всегда прав - только потому, что он мой сюзерен.
Льюберт намеревался едко возразить, что Риксу, как вассалу каларийца, следовало бы считать именно так, а всякая иная точка зрения обычно называется изменой, но тут разговор пришлось прервать в связи с приходом лекаря - юркого, невзрачного человечка с бегающими глазами. "Где только трактирщик откопал этого слизня?" - с раздражением спросил себя Дарнторн. Впрочем, края раны "слизень" сшил умело и довольно быстро, протерев кривую тонкую иглу какой-то остро пахнущей бесцветной жидкостью. А главное, все это он проделал молча и бесстрастно, даже не пытаясь выяснить, с кем он имеет дело и где энониец получил удар ножом.
Получив обещанную плату и прописав своему пациенту неподвижность и покой, лекарь убрался так же незаметно, как и появился.
- Ну и что мы станем делать дальше? - хмуро спросил Льюберт. И сам рассердился на себя за это "мы", сорвавшееся с языка. Как будто Рикс и впрямь обязан ему помогать…
Но энониец его оговорки даже не заметил.
- Из гостиницы мы сможем выйти только вечером, когда стемнеет. А сейчас, если не возражаешь, я чуть-чуть посплю.
Подтверждая слова делом, Пастух тут же растянулся на кровати. Несколько минут ворочался, пытаясь найти положение, в котором рана причиняла бы ему как можно меньше неудобств, но в конце концов затих и, кажется, действительно заснул. Льюберт смотрел на старого врага со смесью раздражения и зависти. После почти бессонной ночи Дарнторн с удовольствием воспользовался бы возможностью поспать хотя бы несколько часов, но кровать в комнате была всего одна, и, хотя по ширине на ней спокойно уместились бы три человека, делить ее с Риксом все равно казалось неудобным. Потянулись долгие часы вынужденного безделья. Единственным развлечением было разглядывание ближайшей улицы через окно. Льюберт довольно скоро убедился, что Пастух был прав. Пытаться выйти из гостиницы прямо сейчас было, по меньшей мере, неразумно. Сквозь окно Льюс то и дело видел синие плащи орденских рыцарей, и в животе что-то сжималось, как перед прыжком с огромной высоты. Пока он разговаривал с "дан-Энриксом", Льюберт держался нарочито спокойно, да ему и самому казалось, что слова южанина его ничуть не испугали. В глубине души Дарнторн даже испытывал тайную гордость - многие ли смогут сохранить такую же невозмутимость, если им сказать, что их собираются заточить в Адельстан, и, может быть, даже казнить?.. Смакуя эту мысль, Льюс повторял себе, что вчера ночью и потом, во время поединка с Риксом, он вполне готов был умереть, а значит - терять ему нечего. А уж на коадъютора ему тем более плевать с Лаконской колокольни.
Но теперь, когда по улице туда-сюда сновали доминанты и "коричневые куртки", слова Пастуха приобрели пугающую осязаемость, и Дарнторн понял, что боится, и боится сильно - до сосущей пустоты под ложечкой, противной слабости в ногах и чувства тошноты. Ощущение было таким мучительным, что у Дарнторна не осталось сил даже на то, чтобы стыдиться собственного страха. Он спросил себя, испытывал ли что-нибудь подобное Пастух, когда решился вывести его из города. В конце концов, оруженосец коадъютора не мог не понимать, что, если его роль во всей этой истории раскроется, ему придется ненамного лучше, чем Дарнторну.
Примерно к трем часам после полудня энониец, наконец, проснулся. И тотчас же показал, что выполнять полученный от лекаря совет и сохранять покой и неподвижность он отнюдь не собирается. Прежде всего энониец попросил у содержателя гостиницы чернила и бумагу, сел к столу и набросал записку Арно Диведу, в которой от лица Дарнторна приглашал его в "Веселую вдову" "по делу на пять тысяч ассов". Льюберт попытался возразить, что их фамильный перстень стоит по меньшей мере семь, но энониец только отмахнулся.
- Нам сейчас не до торгов, самое главное, чтобы он клюнул… Хм-м… пожалуй, допишу, что дело срочное и деликатное. Пусть думает, что ты заложил семейную реликвию или играл в пинтар и проигрался в пух и прах. За срочную ссуду можно взять проценты вдвое против установленных Торговой гильдией. Если я хоть немного знаю Диведа, то он такого шанса не упустит и притащит деньги сразу. Теперь приложи свое кольцо, - распорядился Рикс, капнув на сгиб записки густо-красным воском. Бумага была желтоватой, а воск - слишком темным, но это все равно напомнило Дарнторну брызги крови на снегу, и его передернуло. Дарнторн нагнулся и оставил на печати четкий оттиск своего кольца. Льюберт не очень понимал, в чем состоит план Рикса и как именно продажа старого кольца поможет ему выбраться из города, но колебаться или спорить было уже поздно. Нужно было либо сразу посылать Пастуха к фэйрам, либо делать, что он требует. В том, чтобы переложить всю ответственность на кого-то другого, было что-то на редкость успокоительное.
Рикс, похоже, знал, что делает. Дивед действительно явился во "Вдову" со всей возможной спешкой. Увидев ростовщика, Дарнторн припомнил, что он пару раз встречал Арно в доме у дяди, и тогда тот произвел на него самое отталкиваеющее впечатление. Но сейчас было не до старых антипатий, и Льюберт сухо пояснил Диведу, зачем он его пригласил. Выслушав предложение купить кольцо Дарнторнов, ювелир едва не подскочил от неожиданности. Потом попросил позволение взглянуть на перстень. Дарнторн стянул с руки кольцо и молча передал его ростовщику. Пока тот вертел перстень в своих жирных пальцах, Льюберт пережил все муки человека, на глазах которого кто-нибудь оскверняет дорогую для него реликвию. Потом Арно достал из кошелька на поясе несколько выпуклых увеличительных линз и переместился вместе со своей добычей поближе к окну.