Вот только по их историям не высекались монументы и не создавались оперы. Матросские легенды не обладали эпичностью преданий о Легионес Астартес, воинах, которые вышагивают над головами меньших созданий и никогда не уделяют им даже толики внимания.
Литэ всё говорил и говорил — однажды начав, он как будто не мог остановиться.
— Мы сражались в Крестовом походе, о да, к великой славе, — в глазах серва блеснули слёзы. — Ох, если бы только знал! Когда Гор поднялся на борт, здесь закатили такое празднество! Мы были единым целым, понимаешь? Мы были кораблем Магистра войны, первыми среди равных. Нам предстояло стать величайшим экипажем в истории… Какое-то время, так всё и было.
«А потом?»
Но Келлу не пришлось понукать матроса. Литэ уставился в пол, и теперь его слова отдавали горечью.
— Но недолго. Вся красота выгорела, я видел это отсюда, с нижних палуб. Не обязательно стоять на мостике, чтобы заметить изменения, не-а. Мы все поняли это. Все, — серв указал на свое лицо. — Давин, все перемены начались с него. Может, побеги укоренились раньше, но расцвели они в Дельфосе, на Давине.
Жутко боясь, что его подслушают в этом безлюдном месте, Литэ опустил голос до хриплого шёпота.
— Гор пал, и, заклейми меня за такие слова, но всем было бы лучше, если б он никогда и не поднялся. Когда Магистр войны вернулся, он… его изменили.
— Поясни, о чем ты.
— У меня нет нужных слов, я человек необразованный. Но я видел это. Вижу это! Знаю это!
Серв медленно покачал головой.
— А потом — Исстван. Ох, Трон помилуй нас — Исстван. То, что там сотворили, преследует всех. Скверна запятнала корабль и каждого матроса на нём. Он перебил своих детей и братьев, этот Магистр войны. Скрыл предательство под именем восстания, словно это какое-то праведное дело.
А дальше Литэ рассказал Келлу историю одного человека, ярусного мастера — кого-то вроде бригадира, отвечающего за палубы, на которых сервы производили обслуживание огромных фокусирующих кристаллов для лэнс-пушек флагмана. Он начальствовал над новым знакомым ассасина, а по крови приходился матросу дальним родственником. Ничего необычного — низшие уровни иерархии экипажей некоторых кораблей становились своего рода общинами, которые населяли палубы звездолётов и соединялись теми же узами, что и жители маленьких отдаленных колоний или сельских поселений.
Ярусный мастер в полный голос выступил против восстания Гора и был казнен за это. Трагичный, но вполне ожидаемый исход; весь ужас заключался в том, как именно его казнили. Человека привязали к генерирующему кристаллу, проходящему тестовый цикл возбуждения/торможения, и оставили там, выгорать изнутри и снаружи на протяжении шестнадцати дней. Матричная стазис-установка во внутреннем механизме лэнс-пушки всё продлевала и продлевала пытку, замедляющее энергетическое поле растягивало время для обреченного мученика. Каждый серв в экипаже, оказавшийся поблизости, вынужден был выслушивать заторможенные, протяжные вопли.
Но это оказалось не самым скверным, не-а. Литэ объяснил, что с бригадира всё только началось.
— Вскоре кровопролитие стало… повседневностью. Хозяева нуждались в нем, просто чтобы тени оставались довольными, понял? Штуки в тенях, то есть. Они забирали людей, иногда выталкивали их обратно. И ты не хотел бы увидеть, как тени меняли людей — или легионеров.
— Мне встречалось… нечто подобное, — предположил Келл, и матрос косо взглянул на него, словно не совсем поверив ассасину. Но затем между ними мелькнуло безмолвное понимание, кошмарная схожесть пережитого, и оба поняли, что Эристид прав.
— Я — трус, — отважился признать Литэ, стыдясь самого себя. — Слабак. Побоялся поднять голос, работал, опустив голову, и притворялся, что ничего не замечаю. Но я видел, видел и не мог рассказать о том, как мне страшно, потому что не знал, кто чувствует себя так же, а кто стал верующим. Ведь нужно было притворяться, даже если ты не веришь, а иначе смерть. И не быстрая.
Серв кивнул в сторону металлического каньона.
— Многие предпочли этот путь каторге под кнутами Магистра войны и его… холуев.
Тут Эристид заметил, что Литэ содрогнулся, хотя воздух был теплым, словно кровь.
— Тебе нельзя говорить обо мне, — сказал он матросу. — Я прикончу тебя, если не поклянешься молчать.
Палубный матрос кивнул.
— Хотелось бы мне набраться храбрости и попросить тебя о смерти, но не выходит, — он глянул в сторону.
— Может, ты сделал бы всё быстро и безболезненно. Если они заподозрят, что я видел здесь человека, то выжмут из меня правду. Я — слабак, — повторил Литэ.
Ассасин лишил жизни столько людей по таким незначительным поводам, что удивился возникшему сейчас нежеланию убивать. Возможно, причиной тому — жажда разделить с кем-то одиночество на боевой барже предателя?
Сколько он уже пробыл здесь? Дни? Недели? Месяцы? Келл не понимал, отчего ему так тяжело следить за ходом времени, и это терзало разум.
— Мне нужна вода, — сказал, в конце концов, ассасин, отложив грубый нож и подумав о той мерзкой жиже, которую ему приходилось пить, загрязненной неизвестными веществами с корпуса корабля. — Можешь достать мне очистительный фильтр?
Кивок.
— Могу, так, чтобы не хватились.
— Принеси его, — ответил на это Келл, — и, возможно, докажешь, что способен справиться с трусостью.
Позже, оставшись в одиночестве, ассасин попытался отыскать окурки от палочек лхо в качестве «вещественного доказательства» реальности Литэ. Ничего не нашлось. Наверное, дыхательные ветра, гуляющие вверх и вниз по ущелью, унесли их.
По крайней мере, так решил сам Эристид.
Не обращайся за помощью к другим, даже если не видишь иного пути. Верно, на просторах Галактики есть хорошие, верные люди, которые с радостью поддержат исполнителя Воли Императора, если узнают, что таковой появился среди них. Но ты не должен ставить их под угрозу. Они не обучены, как ты. Они могут совершать ошибки. Выскочившее слово, странное действие… Не рискуй так. Твоя винтовка — единственная жена, невеста или подруга, которой ты можешь довериться.
Впрочем, он не мог избегать сна вечно. Засыпая, Келл неизбежно возвращался к моменту, когда впервые оказался на борту «Мстительного духа», словно сам корабль не позволял ассасину забыть те мгновения — даже если прочие воспоминания в пострадавшем разуме Эристида уже потрескались и раскрошились. Каждый раз, закрывая глаза, он погружался в яркие образы прошлого.
Капсула углублялась в корпус флагмана, и визг металла, раздираемого абордажными зубьями, напоминал вопль ребёнка из жести и стекла, которого полосуют бритвами. Да, так он звучал.
Спасательный модуль получил пробоину, врываясь на нижние палубы, и нечистый воздух корабля наполнил крохотное внутреннее пространство размером с гроб. Наконец, капсула остановилась, раскаленная докрасна трением, пощелкивая и потрескивая, пока внешняя аблятивная броня стекала с корпуса крупными тягучими сгустками. Когда Келл, получивший кожные и лёгочные ожоги, выбрался наружу, «Мстительный дух» впился во временно ослепшего ассасина клыками, сочащимися ядом.
Капсула пробила борт флагмана неподалеку от одного из гигантских трюмных резервуаров, и окружающее пространство наполняла резкая органическая вонь. Слежавшиеся слои грязи, столетиями нараставшие друг на друга, оказались домом для колоний жирных, червеподобных существ, ползающих и извивающихся среди лопастей биоустановок контроля среды. На этих опарышей охотились более крупные создания, скользившие во тьме — безглазые твари со змеиными телами и миножьими пастями. Невезение привело Эристида прямо к одному из гнезд этих существ.
Он как раз вытаскивал уцелевшие остатки экипировки из разбитой спасательной капсулы, когда змеи, в конце концов, решились атаковать. Терзающие челюсти, жестокие и сильные, впились в тело ассасина и впрыснули отраву в кровь — этот нейротоксин мгновенно парализовывал опарышей, позволяя хищникам сожрать их заживо. На человека яд оказал совершенно иное действие.