Они уже были женаты лет восемь и имели двоих сыновей, когда с Сандрой Комплайн случилась пренеприятная штука. Я думаю, что ей не давала покоя мысль вернуть мужа, поэтому она поехала за границу и сделала там какую-то косметическую операцию на лице. Было это лет двадцать пять назад, и, наверное, врачи тогда еще не умели делать такие вещи как следует. Говорили (а можете себе представить, как об этом болтали), что там было что-то такое, связанное с неудачно примененным воском. Но, что бы там ни было, для нее это было равносильно гибели.
— Бедняга. — Джонатан покачал головой, блеснув стеклами очков. — Вид у нее, конечно, был ужасный. Знаете, вся какая-то перекошенная, и, что хуже всего, это выглядело смешно. Очень долго она никуда не выходила и никого не принимала. Муж начал приглашать в Пенфелтон друзей, и, надо сказать, был это порядочный сброд. В то время мы не встречались с Комплайнами, но слышали о них что-то немыслимое. Сандра часто выезжала на охоту и носилась верхом сломя голову так, что люди поговаривали, что она ищет смерти. Но вот вам насмешка судьбы: погибла не она, а ее муж. Упал с лошади и сломал шею. Что вы на это скажете?
— Что? — Мандрэг даже вздрогнул от неожиданного вопроса. — Это восхитительно, дорогой Джонатан. Совершенно в духе начала века. Это еще раз доказывает, что жизнь бывает куда более сложной, чем литература.
— Ну, ну, — сказал Джонатан. — Предположим. Так вот, Сандра осталась одна с двумя маленькими сыновьями, Уильямом и Николасом. Скоро она, казалось, собралась с духом и стала потихоньку выезжать. Ко мне она приехала к первому. У мальчиков на каникулах стали гостить друзья. Словом, жизнь в Пенфелтоне налаживалась. Старший сын, Уильям, замкнутый, довольно заурядный, немногословный, мрачноватый, скучный малый, знаете, из тех, о которых никак не вспомнить, был он накануне среди гостей или нет. Хотя к нему и хорошо относятся.
— Бедный Уильям, — неожиданно промолвил Мандрэг.
— Что? Пожалуй, да. Но все-таки я не до конца рассказал вам о нем. Дело в том, — Джонатан потер нос, — что Уильям — это довольно твердый орешек. Он обожает мать. Думаю, что он помнит, какой она была до того несчастья. Ему было семь лет, когда она приехала после операции. Говорили, когда он увидел ее в таком виде, он держался неестественно спокойно, но потом старая нянька застала его в припадке полубезумной истерики, что само по себе удивительно в таком обыкновенном ребенке. Конечно, он скучный молчун. Но все-таки здесь не так все просто. Что-то есть в нем такое, слегка странное. Да, обычно от него не услышишь и слова, но если он вдруг откроет рот, то почти всегда скажет что-нибудь неожиданное. Он, кажется, из тех людей, которые говорят вслух первое, что им приходит в голову, а это, согласитесь, довольно редкая вещь.
— Да, вы правы.
— Одним словом, какой-то странный. Конечно, я не имею в виду ничего плохого. Он славный малый. Да и по службе сейчас, во время войны, у него все в порядке. Но вот иногда мне кажется… А впрочем, ладно, сами увидите. Потом скажете, что думаете о нем.
— А ведь он вам не нравится, да? — неожиданно заявил Мандрэг.
— Почему это вы так решили? — поморгав, тихо спросил Джонатан. Потом он прямо взглянул на своего собеседника. — Обри, не ищите там, где ничего нет. Просто Уильяма довольно трудно описать. Вот и все. Но Николас! — продолжал он. — Этот — вылитый отец. Этакий красавчик, обворожительный, напористый, беспутный и все такое прочее. Эгоист до мозга костей, немного позер. Не пропустит ни одной юбки. Братья уже не мальчики. Уильяму тридцать два, а Николасу двадцать девять. Уильям, заметьте, сильно привязан к матери, по-моему, просто болезненно привязан. Все свое свободное время проводит здесь только для того, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Ухаживает за ней, как сиделка. У него сейчас отпуск, и, конечно, он примчался сюда, чтобы побыть с матерью. Николас, наоборот, ни во что ее не ставит и только мучает. Никогда не сообщает, когда приедет и приедет ли вообще. Пенфелтон для него как постоялый двор. Ну, догадываетесь, кто из двух сыновей любимец?
— Николас, — ответил Мандрэг. — Конечно, Николас.