После телепередачи они с Костиком посидят вдвоем, выкурят по сигарете, хотя Бутов давно бросил курить. Побеседуют по-мужски. И само собой возникнет у обоих ощущение «единокровного существа», как выразился не забывающийся шелестящий старичок.
…Бутов с отчаянием и надеждой взглянул на Наталью Михайловну, сжал в ладони хрусткие десятирублевки и выбежал из квартиры. У подъезда он разминулся с Костиком, возвращавшимся домой, пробежал несколько шагов, обернулся и победительно крикнул, что вот идет за «Радугой», и помахал тугой пачечкой.
Костик радостно закричал, чтобы покупал не в «Универсальном», а в фирменном — до метро, а там прямо по Знаменской.
— Знаю! Знаю! Через часок вернусь, — продолжая бежать, отозвался Бутов.
Было ощущение, что обязательно нужно поспеть до обеденного перерыва, что в этом «до» условие, неизвестно кем поставленное, какая-то, что ли, магия, а если телевизор «купится» после перерыва, «новой жизни» не бывать…
Он бы и поспел, но у выхода из «метро» его остановил этот — плотный рыжий в дубленке с рыжим цигейковым воротником и в такой же цигейковой шапке пирожком.
Придерживая Бутова щепотью правой руки, он длинно говорил что-то с неприятной искательной улыбочкой на толстом нагловатом лице; воспринимались только клочки фраз: «Я, так сказать, периферийный житель»; «у нас, образно выражаясь, идешь, а навстречу, извините, медведь»; «а тут напротив у каждого встречного на личике образованность — так бы и расцеловал, так бы и приобщился; вот головка-то, так сказать, извините, кругом пошла и дальше больше — кругом, кругом»; «а тут такое вполне безвыходное положение; вот и решился, так сказать, хотя вполне сознаю, что отвлекаю своей, извините, периферийной зачуханностью».
Клочки фраз были короткие и вдруг, когда, казалось, должен наконец проясниться смысл, обрывались, смысл проваливался в обрывы.
Голос был искательный, но с наглецой. И в улыбочке, и в глазах, желтых, как у кошки, но без блеска, неживых, а как песок — пустынных глазах — заключалась некоторая издевка.
Наконец Бутов разобрался, что желтоглазый спрашивает просто-напросто, как доехать до вокзала, и торопливо объяснил дорогу. Желтоглазый, продолжая крепко придерживать Бутова за рукав, попросил «повторить адресок». Повторил и все перепутал. Долго искал бумажку, чтобы записать «уже, так сказать, для окончательной верности».
Когда наконец желтоглазый скрылся в дверях метро, Бутов понял, что пешком ему не поспеть, и стал ожидать троллейбус. Тот, как назло, не появлялся минут двадцать. Подъезжая к нужной остановке, Бутов увидел закрытые двери огромного фирменного магазина.
Он стал прохаживаться по совершенно пустому тротуару — безлюдность могла показатьсястранной в этот деловой дневной час. Он шагал от одного фонарного столба к другому; что-то внутри в такт быстрым шагам повторяло и повторяло: бе-да, бе-да, бе-да — одно слово. Хотя разумом Бутов понимал, что ничего особенного не случилось, надо только потерпеть часок; хотя он вновь и вновь уговаривал себя, что «ничего особенного», и так хотел поверить своим словам, но не верил, все больше ссутуливался, бледнел, даже мертвел под тяжестью непонятной и тем самым непредотвратимой беды.
А потом кто-то крепко ухватил Бутова за рукав: и он узнал «периферийного жителя» по хватке когтистой его щепоти. Поднял глаза, увидел дубленку, рыжий воротник, рыжую шапку пирожком и, задыхаясь от негодования, даже со слезами в голосе, воскликнул:
— Да как вы смеете! Да когда это все…
Но осекся в крайней растерянности, не закончив фразы. Дело в том, что глаза у того «периферийного жителя» были желтые; он точно помнил — желтые, без блеска, пустынные, а сейчас с толстощекого лица в упор глядели серые глаза — тоже без блеска, но серые, как пепел, как зола, — выжженные.
Извинившись, Бутов пробормотал:
— Сходство поразительное. Просто трудно поверить…
— Очень даже бывает! — напористым, срывающимся на фальцет голосом, подхватил тот, в цигейковой шапке. — Игра, так сказать, природы. Приходится наблюдать и более, извините, удивительные явления.
— Так ведь не только лицо… Дубленка, шапка, фигура, голос… вообще…
— А это тоже «дубленка, шапка, фигура, голос, вообще», как вы изволили выразиться, — единственно игра природы. Да и то сказать — дубленочки изготовляются в тысячах экземпляров на предмет удовлетворения растущего спроса. Шапочки — соответственно. А люди?.. Те, если вдуматься, совершенно к одному ловчат. Как жуки. Поскольку нутришко одно, и наружность отчего бы стала разниться. На первый взгляд покажется: этот — «такой», а тот — «сякой»; но, в сущности, извините, исключительно — выпендреж, обман зрения.