Тяжело дыша, Нестор бросается в кусты. Спасительные кусты. И голоса людей, и свистки, и выстрелы как бы отдаляются, уходят стороной. Но отчетливо слышен шум мотора. Вот будет дело, если фрицы увяжутся за ними на мотоциклах. Впрочем, по такой дороге они далеко не уедут. Нестор оглядывается. Луна все же плохой фонарь — далеко не видать. И капитан Агладзе куда-то запропастился и Такач. Куда они девались? Там на пустыре, откуда они бежали, двигаются огоньки. Не очень много, и, видно, не слишком там торопятся. Нестор разбирается в таких делах, был уже в переделках и понимает немцев. Им, видно, не очень хочется соваться в горы, даже если проклятые партизаны взорвут все шахты! В конце концов своя рубашка ближе к телу, рассуждает простой немец, с некоторых пор потерявший веру и в «чудодейственную» силу «эластичной обороны» и в шаманские заклинания фюрера. Гитлеру капут — вот как рассуждают сейчас рядовые немцы. Рядовые, но не эсэсовцы. А в горах, говорит майор, действуют именно эти фашистские головорезы, и они могут сунуться ночью — вот в чем беда. Опять слышен мотор. Честное слово, мотоцикл!
Нестор проводит рукой под рубахой: пистолет на месте. И гранаты на месте. Двух гранат, конечно, мало, однако можно быть уверенным, что скучать не придется, если уж выпадет судьба свернуть к черту в зубы, а не на партизанскую базу. Сопровождать его будет веселая компания — за это уж он ручается. А уголька им сегодня все равно не видать. И не только сегодня…
— Нестор!
Вот тебе и раз: похоже, что зовет Сукасьян. Да, это он.
— Чего тебе, Вануш?
— Устал маленько нести… Михал ранен…
— Где Михал?
У самой реки, ногами к ней, лежит плашмя Михал Свидоник. На восковом заострившемся лице угольные отметины кажутся сыпью черной оспы, а глаза закатились. Свидоник без сознания.
— И ты его тащил от станции? — не верит Нестор.
— Тащил.
«Так вот какой он, этот Вануш с Арарата…» — думает Нестор.
— Что у него, Вануш?
— В караулку приперся какой-то гардист. Видно, он почувствовал неладное и стал ломиться в дверь. А Михал по дурости открыл, и тот прямо в грудь…
— Паршивое дело, Вануш.
— Паршивое.
— Ну что ж, Вануш, не бросать же товарища.
— Ясное дело.
И в эту минуту оба слышат собачий лай. Новая напасть. Сукасьян прекрасно сознает опасность.
Это было два года назад. Нет, пожалуй, меньше. И под утро было так же холодно и сыро. Вануш бежал тогда из лагеря военнопленных. Не забыть ему, сколько бы он ни прожил, этого лая овчарок… И сейчас, хотя уже прошло два года, мужественное сердце юноши холодеет. И у мужественных людей, оказывается, холодеют сердца, когда смерть наступает на пятки. Но даже в эти минуты человек продолжает бороться. Да, продолжает бороться, если у него сердце мужчины. Даже перед лицом смерти он не теряет надежды.
— Это собаки, Нестор, — говорит Вануш, — ты слышишь?
— Слышу, — отвечает Нестор и подставляет спину. — Ну-ка, подсоби… А ты уж потом… Отдохни маленько. Не так, балда, поперек… — И он входит в реку. — Ну и тяжелый!.. — кряхтит Нестор. — А на вид кажется легче. Ты поддерживаешь, Вануш?
Вода невысока, однако выше голенищ, и дьявольски холодная. А потом становится еще глубже — выше пояса, и это уже хуже. Свидоник тихо стонет. Плохо то, что ноги расползаются на скользких камнях речного дна. И надо преодолевать течение. Нестор задыхается, его бросает из стороны в сторону, кажется, он не дойдет до берега.
А погоня слышится все явственней. «Ну что ж, может быть, и не уйдем, — думает Нестор, слизывая языком соленый пот. — Может быть, и не уйдем. Однако уголька им не видать — вот в чем дело. Важно только дойти до берега. Надо только дойти до берега, — мысленно твердит Нестор. — Во что бы то ни стало дойти до берега… Только где взять силы?» И в эту минуту Нестор слышит голос Агладзе. Так вот он где, наш боевой капитан!