— Не сомневаюсь, — угрюмо засопел пан Кашпар.
— Этот гардист неисправим, — вздохнул Волостнов, — но он слишком много знает, как поставщик немецкой армии, и наш майор, наверное, захочет поговорить с ним по душам. Как вы находите, Штефан?
Такач вывел гардиста на крыльцо и передал Грунтовому. Рабочие с интересом следили за всем происходившим из окон мастерских и конторы. Все больше людей собиралось вокруг партизан у ворот и во дворе, где партизаны грузили обувь в два длинных словацких воза.
Грунтовой на своем гнедом жеребце, а за ним Студент на одном возу и богатырь Алоиз — на другом торжественно выехали со двора. Их провожали рабочие-обувщики.
Пан Кашпар угрюмо смотрел на рабочих, и судорога запоздалого гнева исказила его лицо. «Нет, никому нельзя доверять!» — вздохнул пан Кашпар и задумался над своей собственной судьбой, над тем, как должен теперь держаться.
Солнце уходило за горы, заметно сгущались сумерки, и краски окружающей природы поблекли. На обочине дороги черные птицы, похожие на разжиревших монахов, устроили вечернюю перекличку. Ничто не предвещало драматического окончания экспедиции.
У крайнего дома при выезде из города произошла неожиданная задержка. К Волостнову подошел словак и стал настойчиво приглашать в дом: его хозяйка очень хочет угостить русского партизана. «Мы очень просим…» — и словак приложил руку к сердцу.
Дом, в который приглашали Волостнова, немного скособочило от долголетия, но оконные наличники и карниз были украшены свежим орнаментом. И эти белые квадратики, эти круги и треугольники делали дом похожим на престарелую кокетку, все еще украшающую себя побрякушками.
— Что делать? — взглянул начштаба на Нестора. — Отказать, пожалуй, неудобно.
— Да и привлечь хорошего человека на нашу сторону не вредно, — сказал Нестор.
— К тому же и время у нас есть. Э, зайдем! — и Волостнов объявил короткий привал.
Парни весело загудели, мигом сбросили мешки и полезли за консервами и кукурузными хлебцами — с утра ведь ничего не ели.
На пороге дома показалась хозяйка — невысокого роста, с миловидным лицом. Она пригласила с поклоном:
— Просим зайдите, дорогие гости!..
Волостнов кликнул Мариана Хложника.
— Пошли, будешь переводчиком.
Нестор вошел вслед за ним, а за Нестором еще какой-то молодой словак, видно приятель хозяев.
— Просим до стола, — предложил хозяин.
Комната одновременно служила и кухней. На столе, против печи, у которой возилась хозяйка с раскрасневшимся от жара лицом, уже стояла бутылка вина и миска с капустой в уксусе. На плоской тарелке нарезан ломтями зельц, видимо собственного приготовления. Вскоре появился и незаменимый гуляш с кнедликами. Они таяли во рту.
— Даже украинские вареники в сметане не лучше, — похвалил Нестор.
И хозяйка еще более зарделась, прикрывая рукавом пунцовый рот.
Волостнова беспокоило долгое отсутствие Такача, возвратившегося на фабрику, когда отряд двинулся в обратный путь. Штефан отправился за учетной книгой пана Кашпара, по которой можно было установить, какие немецкие части снабжал фабрикант и где расположены войска. Волостнов то и дело посматривал на дверь, ожидая Такача.
Молодой веснушчатый парень, приятель хозяина, говорил о своем желании пойти в партизаны.
— Все равно сбегу, — сказал он, — а к немцам служить не пойду.
— И правильно, хлопец, поступишь, — одобрил Волостнов. Он поинтересовался его именем.
— Любомир Павлинда.
— Красивое имя! И другие хлопцы хотят в партизаны?
— Не только взрослые, но даже дети, — вступил в беседу хозяин и стал рассказывать о своих ребятах. О, у него хорошие ребята, грех жаловаться. Парень заканчивает школу, а младшая, Анежка, в третьем классе. Девка способней брата и такая патриотка — спаси Христос. Когда пришли немецкие солдаты, Анежка закрыла изнутри двери и не хотела никого впускать. Чуть беду не накликала.
— Где же она сейчас, ваша Анежка? — поинтересовался Волостнов.
Хозяин усмехнулся и понизил голос:
— Пошла на разведку.
— Это в какую же разведку?
— Кто-то сказал, будто к нам собирается немецкая команда, так чтоб не застали вас врасплох. Да вот и она! — оживился хозяин, увидев свою девчонку в окне. — Анежка! — окликнул он. — Анежка!
Девчурка лет одиннадцати или двенадцати, с длинными и худыми, как у цапли, ногами, вскочила с разбегу в дом и крикнула с порога, округлив в страхе черные глаза:
— Немцы пришли!