Таня попросила открыть двери:
— Отворте, просим, двери.
После небольшой паузы звякнула цепочка и в замке повернулся ключ.
— Просим… — сдержанно сказала женщина, стоявшая у порога.
— Пани Брунчикова?
Таня окинула ее быстрым взглядом — от круглого, слегка подрумяненного лица с крашеными завитушками волос, падавшими на лоб, до ножек в лакированных туфельках. Сквозь закрытую дверь внутренней комнаты глухо доносились мужские голоса.
— Да. Что вы хотите? — уже раздраженно спросила Терезия Брунчик.
— Я пришла от вашего мужа — пана Брунчика.
— От Вильяма? — удивилась женщина и заморгала длинными ресницами. Она набросила цепочку и повернула в замке ключ.
— Что случилось? Фрау Терезия! — закричали по-немецки из комнаты, и появился долговязый мужчина в черном мундире, расстегнутом у ворота.
— Что случилось? — повторил он.
— Пани говорит, что пришла от Брунчика, — пожала розовым плечиком фрау Терезия. — Как это вам нравится?
— Оч-чень! — Долговязый пристально смотрел на Таню, будто старался вспомнить, где он видел ее раньше. — Что же вы не приглашаете гостью в дом, фрау Терезия?
— О, прошу вас, пани… — она вопросительно уставилась на гостью.
— Яничкова. По мужу — Яничкова, — скороговоркой сказала Таня на чистом немецком языке, быстро соображая, как ей быть, и уже поняв, к кому она попала. У нее похолодело сердце. Что же случилось с этим проклятым Брунчиком? Продался немцам? Или только жена веселится с ними, а Вильям Брунчик ушел все же в горы? Как узнать, что здесь происходит?
Долговязый помог снять пальто.
— Прошу! — с нарочитой вежливостью сказал он, окинув Таню взглядом с ног, обутых в высокие ботинки, до простенькой дорожной шапочки, и пропустил вперед, в комнату, где стоял запах табака, разлитого вина, духов и пота. За круглым столом сидело несколько гуляк в таких же мундирах, как и на долговязом, кроме майора в форме танкиста. Рядом с ним расположился в кресле грузный человек в штатском. По тому, как к нему относились собутыльники, можно было понять, что он немаловажная фигура в этой компании. В углу, сдвинув пуфы, о чем-то шепталась молодая пара, и крашеная девица взвизгивала, будто ее щекотали.
«Брунчика здесь нет, — подумала Таня. — Ни один из мужчин не похож на Брунчика, как описывал его Зорич».
— Господа, — сказал долговязый. — Имею честь представить фрау Яничкову.
Майор, сидевший рядом со штатским, окинул гостью оценивающим взглядом и учтиво приподнялся, уступая свое место, а сам пересел на соседний стул.
— Штрафную!.. Штрафную!.. — закричал блондин с другой стороны и потянулся к бутылке с вином. У него дрожала рука, когда он наливал рюмку, и красное вино проливалось на скатерть. Он гудел: — Штрафную! Штрафную!
— Дикая история, — объяснила Терезия Брунчик штатскому. — Представляете, привет от Вильяма из каталажки…
— Вы из Братиславы, фрау, э-э… Яничкова? — поинтересовался штатский.
Значит, Брунчик в братиславской тюрьме, поняла Таня. Теперь поди узнай, за что его посадили. Ну и влипла же она в веселую историю! Такое и нарочно не придумаешь.
Блондин протянул рюмку Тане.
— Штрафную! — кричал он.
— Да отстань ты, ради бога! — сердито остановил его долговязый.
Таня с улыбкой взяла рюмку.
— Мне будет трудно вас нагнать! — сказала она. Ее слова вызвали у блондина восторженный вопль.
— Да отстань, ты пьян! — старался унять его долговязый.
— Давно из Братиславы? — спросил штатский. А долговязый стал сбоку в позе пса, делающего стойку.
— Господа, начинается допрос! — воскликнул блондин и, сложив молитвенно руки, загнусавил: — Господи всевидящий и всекарающий, спаси эту молодую и прекрасную фрау… фрау… от когтей обер-лейтенанта, слуги Люцифера…
— Пеш! — строго позвал штатский. — Освежите этого буяна… — Он отвернулся от него и в третий раз спросил, обращаясь к Тане: — Вы давно из Братиславы?
Но Таня была уже готова к допросу.
— Бог мой, почему вы решили, что я из Братиславы?
— Позвольте, фрау, вы, как я слышал, от надпоручика Брунчика…
— Я думала, что пани Брунчик будет приятно получить привет от мужа… Мы встретились не в Братиславе, а в Банска-Бистрице, — и Таня вспомнила допрос Юлии Яничковой. — Это было в дни восстания этой красной сволочи… Я столько натерпелась… Боже, это было ужасно! — и ее синие глаза наполнились слезами. Она поспешно достала надушенный платочек и приложила к глазам.
Офицеры могли полюбоваться ее красивой рукой. Да, у нее была прекрасная рука, и она знала об этом. Глазами, полными слез, невинными глазами жертвы красного террора она смотрела в измятые лица своих нежданных судей, и они, давно изверившиеся в людях, были поколеблены в своем недоверии к ней.