— Ах да, у вас же есть бабушка…
— Да, и какая славная старушка! Как она была счастлива, что я поживу с ней недельку… После гибели Франто я осталась у нее единственной внучкой…
— Франто был вашим братом, дорогая Юлия?
— И надо сказать: любимым братом. — Она достала кружевной платочек и приложила к своим прекрасным, к своим удивительным синим глазам. — Он убит на Восточном фронте.
— О! — искренне огорчился барон. Одно упоминание об этом треклятом фронте приводило его в уныние.
— Я ненавижу этих убийц — русских! — сказала она, все еще не. отнимая платочка от глаз, и барон представил себе, как, наверное, горят сейчас синие глаза под этим душистым комком тонких кружев.
— Вы мне нравитесь, Юлия, все больше и больше. Я поднимаю бокал за победу нашей доблестной армии, — прочувственно сказал барон.
— За это и я охотно выпью, — и она пригубила рюмку вина.
Но третья рюмка коньяку увлекла мысли барона по другому пути, и он осторожно сказал:
— Если я вас правильно понял, дорогая Юлия, вы себе дали недельку свободы? — он хитро взглянул на нее.
— Да, хоть недельку поживу так, как мне хочется, — последовал легкомысленный ответ. — Бабушка мне ни в чем не прекословит и, кстати, ужасно не любит Генриха. Он ведь из простых крестьян, и бабушка была шокирована нашей свадьбой. Бабушка из старинной помещичьей семьи. В Немце у нее большой и красивый дом.
— Немце… Немце… — вспоминал барон. — Это, кажется, по пути в Зволен, дорогая Юлия? Мне нужно туда.
— Да, барон, это очень близко, — и она поправила белой красивой рукой свои золотистые волосы.
— У вас красивые руки, Юлия.
Она потупила синие глаза.
— Вы бывали в Бенедике, барон?
— Бывал ли я в Бенедике! Там служит мой старый фронтовой друг.
— Немце почти рядом, и я сегодня буду там ночевать.
— Вы собираетесь уезжать, Юлия?! — был искренне огорчен барон фон Клаувиц.
Она удивилась. Почему же ей не ночевать дома? Ее старенькая бабушка будет очень беспокоиться, если внучка не возвратится домой. Она ведь предупредила, что пробудет в Злате Моравце только до полудня. Она и так уже задержалась. И чтобы сменить тему, заметила:
— А здесь неплохой джаз. Вы не находите?
— И можно потанцевать, — оживился барон.
О, она давно уже не танцевала и с удовольствием потанцует. Правда, времени у нее в обрез — до отхода автобуса три часа, и она вынула из сумочки билет, чтобы убедиться в этом. Да, три часа.
На маленькой эстраде играл оркестр — саксофон, скрипка, аккордеон и ударник. Аккордеонист напевал в микрофон модную песенку «Девичье сердце ждет весточки с фронта» на мотив танго. Он пел с придыханием, на итальянский манер, хотя подлые макаронники, говорят, повесили дуче за ноги. А ударник так дергался за своим барабаном, что казался больным пляской святого Витта. На паркетном пятачке перед эстрадой лениво топтались три пары.
Барон умел и, видимо, любил танцевать. Таня сразу поняла это. И она с грустью вспомнила институтские вечера.
— Вы хорошо ходите, — похвалил барон и плотней прижался к ее упругой груди.
Таня отстранилась. Но она не забывала, кто она и зачем сюда пришла. С чувством удовлетворенной мести девушка представляла себе, как барон фон Клаувиц поднимет сегодня руки перед партизанским автоматом и как хлопцы сразу собьют с него его немецкую спесь.
— Юлия… Милая Юлия…
— Господин майор, вы забываетесь.
— Вы сводите меня с ума!
— Просто вы лишнее выпили…
Когда они возвращались к своему столу, барон предложил перейти в ложу. Это устраивало Таню, она избегала лишних глаз. Но сразу согласиться нельзя было из осторожности. Барон объявил новый тост. Таня пригубила, вылив полрюмки в бокал с лимонадом, стала обмахиваться и опять оживленно заговорила о бабушке. У нее чудесная, бабушка. «Еще глоток — и она будет готова», — подумал барон.
— Ну что ж, — легкомысленно сказала Юлия Яничкова, — в ложу так в ложу. Война все спишет, — заключила она популярной поговоркой. — Я сегодня добрая! — и кокетливо погрозила пальцем. — Но смотрите, барон, никаких вольностей. Ясно?
Барон энергично приложил руку к левой стороне мундира:
— Я майор германской армии, фрау Юлия.
Она встала и засмеялась качнувшись. Он тоже засмеялся и подхватил ее. Они прошли в ложу, где уже колдовал старый кельнер. Хложник вытер салфеткой горлышко бутылки и стал наполнять бокалы. Вино было золотистое и заиграло, когда Хложник наполнил хрустальные рюмки на высоких ножках.
— За прекрасную Юлию! — сказал барон.