Они подошли к Рафаус-Келлер, американец больше не задавал вопросов, устроились за столиком, заказали пиво для мужчин, а для Френсис по ее решительному требованию чай. Она заметила, что этот заказ удивил американца, хотя тот, будучи воспитанным человеком, постарался скрыть свое изумление. Ей подумалось, в дальнейшем следует держать себя так, чтобы не нанести ущерба национальной репутации. Начало было довольно бравурным, когда вчера она отдавила ему ногу, а сегодняшнее дневное чаепитие добавило к общей картине еще несколько аналогичных мазков; сегодня хоть умри, надо его пригласить отобедать с ними вечером и надеть вечернее платье. Только вот грех какой, Ричард и она никогда не путешествуют с вечерними туалетами; не хотелось бы его разочаровывать. Однако удивление американца сменилось задумчивостью, когда чашка принесенного чаю внешне казалась более холодной, чем бокалы с пивом. Френсис перехватила его взгляд.
— Наши безумства не лишены смысла, — сказала она и увидела, как он опустил глаза, словно его застигла за каким-то предосудительным занятием. Трудно говорить с незнакомым человеком, особенно когда оба говорят на одном языке и думают, что это облегчает общение. Здесь постоянно присутствует опасность, что собеседник недооценит смысла ваших слов или, наоборот, придаст им чересчур большое значение. Вот почему все говорящие на английском языке люди так придирчивы друг к другу. Разговор на иностранном языке делает человека более терпимым.
— Кстати, мы еще не знаем вашего имени, — сказала Френсис. — Не можем же мы все время называть вас «наш американец».
Мужчина улыбнулся. Слава богу, подумала Френсис, он не принял близко к сердцу мое нравоучение. Порывшись в кармане, американец протянул им визитную карточку.
— Дело поправимое, — сказал он. Его звали, как прочитала она, Генри М. ван Кортлендт, адрес: Хай Тор, Нью-Йорк. Он газетчик, сначала работал в Нью-Йоркском Сити, а теперь командирован в Европу следить за развитием событий.
— Война? — спросил Ричард.
— Хм, возможно. Ваши соображения?
Френсис взглянула на сидящего против нее человека. У него были тонкие черты лица, аккуратно причесанные светлые волосы. Сильная челюсть; слегка опущенные брови производили внушительное впечатление. Трудно было различить цвет его глаз, на его лице они как бы оставались в тени. Кожа была загорелой, если б не загар, она показалась бы бледной или даже желтоватой. Не дожидаясь ответа Ричарда, он продолжил свои высказывания; говорил он толково, без запинки, значит, уже давно обдумал этот вопрос и в стройной последовательности расположил свои доводы. Разговаривая, он добродушно улыбался и обнажал при этом очень белые ровные зубы; когда он замолкал и плотно сжимал губы, их линия становилась решительной. Френсис внимательно разглядывала его, слушая поток ладно скроенных фраз. Прямодушен, сдержан, темпераментен.
— Неужели вы не восприняли Мюнхен со всей серьезностью? — спросил он Ричарда.
И, кажется, выслушал его ответ с недоверием.
В разговор вступила Френсис.
— Мы пока не утратили способности серьезно воспринимать происходящее или, по крайней мере, надеемся, что ее не утратили, все ждали, когда произнесут заветное слово мир. Ждали от этой весны. Захват Праги положил конец этому безумию.
Ван Кортлендт покачал головой.
— Хм, мы в Америке никогда так не думали.
— Хотите сказать, полагали, будто мы ведем здесь своего рода игру? И будем играть ее до тех пор, пока нам удастся избежать участия в войне?
— Что ж, если вы столь откровенно ставите вопрос, то да.
Френсис подалась вперед, оперлась локтями о стол.
— Ваш президент так не считает. Я слышала, вы назвали его поджигателем войны лишь потому, что он знает о происходящих в Европе событиях.
— Приятная сегодня погода, — проговорил Ричард. — Довольно тепло.
Американец не унимался:
— Но Британская политика за последние годы…
— Знаю, — прервала его Френсис. — В Америке ее называют изоляционизмом, способностью половить рыбку в мутной воде, нежеланием умирать на чужой земле. Мы все это уже испробовали. Не помогло. Согласны… единственный способ…
— Вы стараетесь мне доказать, что Британия скинет свой изысканный фрак и позволит, чтобы ей расквасили нос, когда она станет защищать Польшу? Что вы от этого приобретете?
— Страна начинает воевать в двух случаях — ради того, чтобы ограбить другую страну, и ради того, чтобы выжить. Мы вместе с нашими друзьями сражаемся за выживание. Если Польша или любая другая страна подвергнется нападению, значит, всякая нация, не желающая стать частью Германии, должна взяться за оружие. Иначе последняя возможность будет утрачена.